944 г II эпохи

285 лет назад (659 г II эпохи)

За окном небо роняло тяжелые дождевые капли. Они торопливо стучали по крышам, словно боялись куда-то опоздать. Громко перешептывались между собой зеленые листья, радуясь живительной влаге, смывшей с них пыль, осевшую за день. Совсем еще маленький светловолосый эльф, приложив ладонь к стеклу, смотрел, как по нему сбегают вниз хрустальные капли.

Родители не зря дали ему имя Келебросс. Мальчик был таким же тихим и ласковым, как тонкие струи, скользящие по стеклу, нежно касающиеся его. Его огромные серебристые глаза казались маленькими озерцами, что после дождя собирались на мраморных дорожках у дворца, и также сияли на солнце, отражая все, что попадало в их поле зрения. И светлые волосы эльфа не были золотыми, как у отца. Они, легкие, почти невесомые, звездным серебром струились по его плечам. Облик юного эльфа был светел и чист, и в то же время немного печален. Его голос был звонким, но нежным и негромким. Глядя на маленького Келебросса каждый думал о том, как он похож на весенний дождик.

В приоткрытое окно влетел камень, а внизу залился щегол. Келебросс распахнул ставни и, держась за опутывающий стену плющ, спустился вниз.

- С ума сошел? – спросил он брата, озорно улыбающегося ему из кустов. – Начнем с того, что щеглы не поют под дождем. А потом, что было бы, попади ты камнем в стекло?

- Чтобы я и промахнулся? Не попал в такую широкую щель!? – вспылил Алагос.

Он был старше совсем ненамного. Братьев разделяло чуть больше сорока лет, почти незаметных по эльфийским меркам. Но разница между ними была велика: Алагос едва ли не на целую голову был выше брата и ярче во всем: от цвета волос, отливающих в рыжину, до, временами, по-настоящему дерзкого поведения, которого никогда не мог позволить себе Келебросс. Из четверых детей Алагос был самым неуправляемым. Подчас казалось, что ему просто нравится дразнить родителей и братьев. Но Келебросс знал, что Алагос даже не задумывался о том, что досаждает старшим своими выходками, он просто жил так, как подсказывало ему сердце. И если оно говорило, что надо поздним вечером в проливной дождь повести куда-то младшего братишку, то так тому и быть. Алагос уже насквозь промок, но потоки воды, стекающие по его лицу, вовсе не остужали пыла юного эльфа.

- Я не мог промахнуться! Я – будущий воин, мой мальчик. Мои глаза зорки, а руки верны.

- Алагос, чего ты хочешь? Неужели нельзя было прийти ко мне и поговорить со мной в тепле и уюте?

- Мне пришлось бы наследить по всему дворцу. Думаешь, маме это понравилось бы? К тому же, зачем мне идти к тебе, если можно было позвать тебя сюда, раз все равно домой мы сегодня не вернемся?

- Знаешь, отец нам всегда только грозил, но, если утром нас не найдут, то точно жди самой настоящей порки.

- Трусишка! Келебросс, ты просто трусишка.

- Вовсе нет!

- Докажи это. Пойдем со мной. Сегодня Ночь Памяти о прошлом. Бард будет рассказывать о том, в каком мире жили родители наших родителей, и как они пришли сюда. Разве тебе не интересно? Ведь об этом не любят вспоминать, считая, что жизнь здесь началась лишь с этой эпохи и незачем ворошить прошлое. Или не желая омрачать память рожденных в мире болью войн, что никогда не сотрется в сердцах старших.

- Как ты думаешь, что скажет отец, когда узнает, что эту ночь мы провели вне дома?

- Мы уже взрослые! Вон старшие, не только не ночуют во дворце, но и вообще покидают пределы Аэваньи на целые недели. А мы так и должны сидеть, привязанные к материнской юбке? – вспыхнул Алагос.

Как ни хотел Келебросс образумить брата, но он и сам уже загорелся желанием послушать легенды, о которых лишь иногда шептались те, кто, как и он, был рожден в мирных землях.

- Думаешь, нам сильно за это достанется?

- Об этом мы узнаем уже завтра, - беспечно отозвался старший брат. – А пока идем.

Обычно для своих ритуалов, обрядов и собраний бард Меледир выбирал большую поляну, среди которой разжигался огромный костер, способный согреть каждого, кто приходил туда. Но сегодня ливень загнал всех под навес возле его конюшни. Собрались в основном юнцы, самый взрослый из которых был немногим старше Алагос. Но пришло и несколько эльфов, живших уже в прежнюю эпоху и помнящих войны, и, быть может, рожденных в другом мире. Их глаза не сияли, как у молодых, а туманились горечью прошлых лет. Келебросс пытался понять, зачем они здесь, если воспоминания, воскрешаемые старыми легендами, столь печальны, что причиняют только боль. И только одно пришло ему в голову – память – это та единственная ниточка, что связывала их с местом, где они были рождены, и с теми, кто пал, отстаивая свой новый дом. И эта горечь была частью их жизни, которая не должна была быть забыта.

Меледир сделал знак всем рассаживаться. И юные эльфы стайкой птичек разлетелись по углам, заняв тюки сена и боковые переборки навеса. Они и были похожи на нахохлившихся воробьев, промокших, продрогших и жавшихся друг к другу, чтобы согреться. Развести огонь под навесом было невозможно, и бард по кругу пустил несколько чаш с горячим вином, разбавленным водой, чтобы хоть немного унять озноб. Пустые вернулись они к нему, чтобы еще не раз за эту ночь наполниться и быть переданными в озябшие пальцы слушателей. Но сейчас все были сосредоточены на барде и не отрывали глаз от его худощавой фигуры.

Меледир был невысок и даже казался хрупким, но сам Правитель замолкал, когда заговаривал бард. Его волосы, не встречающегося среди других эльфов Аэваньи, огненно-рыжего цвета спускались почти до пояса, и локон у виска, заплетенный в тонкую косу, обручем обвивал голову. А глаза были почти черными, и не сразу можно было понять, что на самом деле они густого цвета темного янтаря. Меледир был, пожалуй, старшим из всех жителей Аэваньи, он был одним из Пришедших детей Эталиэна, а не его Рожденным сыном.

Бард проницательным взглядом окинул всех собравшихся под навесом и заговорил. И голос его, ровный и глубокий, эхом отозвался в душе каждого, слушающего его.

- Сегодня Ночь Памяти о прошлом. О том прошлом, которого большинство из вас не знало, но о котором не вправе забыть. И пусть то, что для нас было частью бытия, для вас станет лишь легендами, но эти знания не должны покинуть наш народ, чтобы не вернулось прошлое с его болью и скорбью.

- Бард, ты расскажешь нам все с самого начала? – прошептала юная эльфийка, с благоговением взирая огромными глазами на Меледира. – С самого-самого?

- Если я буду рассказывать вам все с самого начала, да еще и со всеми подробностями, то мы еще много дней не покинем этого места, - улыбнулся эльф. – Я расскажу вам то, что вы должны знать. А все остальное… Тем, кому это будет нужно, не составит труда узнать о нем. Свитки и письмена, манускрипты и пергаменты… Все это бережно хранится в Доме знаний. И Хранитель знаний с удовольствием познакомит вас с ними. Остальные же… Надеюсь, что услышанного сегодня вам будет достаточно, чтобы просто задуматься. Все остальное придет само. Вы научитесь видеть, вы сможете слышать мир… Но главное, чтобы вы научили свою душу жить в ладу со всем миром. Тогда многие беды обойдут вас стороной.

- Приступай, бард, - попросил один из старших, и голос его дрогнул.

- Я не стану рассказывать вам о Чаше. Все вы и без того знаете о страшном предсказании, возложенном на наш новый дом. Но мало знать, надо помнить об этом каждый день, каждое мгновенье своего существования…

- Нет уж, - Алагос слез с переборки, на которой только что сидел, и забрался на тюк сена к брату. – Ты расскажи нам. Расскажи, как все случилось. Чтоб уж наверняка запомнили.

Бард улыбнулся по-юношески горячему сыну Правителя Аэваньи. Меледир был уверен, что любой из пришедших к нему прекрасно знал эту историю. Но дети почему-то любили слушать ее. А взрослые были не прочь рассказать, видя, как хмурятся детские бровки, как прикусывают малыши губы, и думают… Снова и снова размышляют, вслушиваются в слова, что уже звучат в их душах, желая не только запомнить случившееся, но и усвоить прошлые ошибки, как свои собственные, чтобы никогда не повторить их.

- Много лет назад Эталиэн стал пристанищем для всех, кто смог найти сюда путь из других миров. Кого-то сюда заставили прийти захватчики, отнявшие в настоящем доме землю, другие пришли сами, ища нового для себя, стремясь забыть о старом. Но все мы тогда искали дом. И в своих поисках зашли слишком далеко. Мы проливали кровь и были свидетелями гибели своих родных и друзей. Мы отвоевывали территории для себя, вытесняя с них других. Я говорю «мы», но имею в виду не только, даже не столько эльфов, сколько всех жителей Эталиэна. Ибо все мы оказались втянуты в непрекращающуюся кровавую схватку, которая потом и объединила нас…

- Как же так, Меледир? – ужаснулась совсем юная, младше Келебросса, девочка с густыми черными волосами. – Разве можно вот так, ради клочка земли, что никому не принадлежит, убивать других?

- Сейчас вы, рожденные в мире, удивляетесь этому. Но мы тогда не жалели никого, зная, что и они не пожалеют нас. Разные народы заключали между собой союзы, преследуя одну цель – разбить неприятеля. Тогда мы даже не задумывались, что те же орки точно так же оценивали нас. Что мы были не эльфами, поборниками Света, а просто врагом, который теснил их с мест, присмотренных под новый дом. Мы пришли в новый мир, принеся с собой старые взгляды, помыслы и склоки… Мы ошиблись. И из-за этой ошибки долгое время велись жестокие и кровавые войны между представителями разных народов. Пока не грянула Седьмая война Открывшая Истину. Тогда был до основания разрушен древний замок, настолько древний, что в самых старых хрониках не находилось даже упоминания о его строительстве, и, казалось, что он стоял вечно. И там были найдены свитки. Те самые свитки, что открыли нам глаза на наш новый дом, что напомнили нам о том, что мир – живой. И мы пришли в него просителями, а не господами. А просители должны чтить порядки хозяина. Тогда нам стало страшно. Ибо узнали мы, что Эталиэн может вместить в себя лишь определенную часть боли, скорби и жестокости, ибо Чаша мира не бездонна, и, наполнившись однажды, она опрокинется и утопит все в потоке Тьмы. И черпая из потока, обретут силы те, кто веками ждал своего часа… Но не ведали мы тогда, как далеко уже зашли в своей жестокости, не ведаем и сейчас. И знание о великой Чаше довлеет над нами, принеся с собой не только перемирие между, казалось бы, непримиримыми врагами, но и вечный страх, посеянный в наших душах. Страх того, что самая малость отныне может стать последней каплей, обрушившей Чашу мира на тех, кто принес в него боль и страдания.

Бард затих, окинув взором всех собравшихся. Как он и ожидал, молодые эльфы сосредоточенно обдумывали сказанное им, стараясь найти в услышанном что-то новое.

- Я никогда, никогда не совершу жестокости, ни словом, ни делом, - прошептал Келебросс брату.

- Сможешь ли ты найти ту тонкую грань, что отличит неоправданное поругание от лекарства, лорд? - спросил его бард, одним упоминанием титула, заставив покраснеть до корней волос. – Мы живем вдали от границ, в мире и покое, но земля слухами полнится. А слухи таковы, что остались, мечтающие о Тьме, поставившей весь мир себе на службу. И они искусственно разжигают вражду, сеют в неопытных душах тревогу и сомнения, чтобы однажды эти семена проросли черными побегами. Убить того, кто делает это – хорошо или плохо? Ты совершишь жестокий поступок, но от скольких бед сможешь избавить тех, кто мог бы оказаться втянутым в игры Тьмы.

- О чем здесь думать? – воскликнул Алагос. – Разве не для того нужны воины, чтобы оберегать мир? Разве не для того воспитываются они даже сейчас, когда царит видимое Перемирие? Да, мы не должны участвовать в войнах, и просто обязаны стремиться к тому, чтобы найти мирное разрешение всех споров. Но так никогда не будет! По крайней мере, пока есть те, кто хочет зла. А вот они будут всегда!

- Почему ты так думаешь? Разве не могут быть все вокруг добрыми? – вкрадчиво поинтересовался бард.

- Не могут! – упрямо насупился мальчик, заставив свою соседку испуганно прижать к губам ладошку, чтобы скрыть возглас. – И папа говорит, что не могут. Не могут хотя бы потому, что нет никого абсолютно хорошего или плохого. Особенно среди Рожденных детей Эталиэна. В каждом из нас тень крови смешалась со светом надежды. В ком-то больше, в ком-то меньше.

- А в других разве не так? – спросила его соседка, взирая огромными глазами, словно перед ней стоял не мальчик чуть старше нее, а великий мудрец.

- Не во всех, - подал мелодичный голос, полностью оправдывающий его имя, Эйтель. - Меледир, я тоже был рожден уже здесь, хотя и помню четыре из семи войн, но еще я помню слова отца – тот мир, откуда вы пришли, был иным. И создания, рожденные в нем, могли смешивать в себе противоположности – яростный дух и тонкое чувство прекрасного, великое искусство и темные помыслы, но… Но они были либо светлыми, либо темными. Они геройствовали и кидались в схватки во имя Света, или создавали красивейшие изделия, несшие на себе печать Тьмы. Это кажется невозможным. Но так меня учил отец. И я верю каждому его слову.

- И ты абсолютно прав, Эйтель. Да, там мы были светлыми. Но здесь наш свет померк. Он не покрылся пятнами грязи, он просто стал менее ярким. И прав Алагос, говоря, что отныне в каждом Рожденном ребенке Эталиэна есть и Свет, и Тьма. И все же, мой мальчик, ты сказал не все, что хотел.

- Да, Меледир, - Алагос соскользнул на землю, неспешно прошелся вдоль переборок, морща лоб. Серьезный и сосредоточенный – он выглядел куда старше своих лет, и говорил соответственно. - Во-первых, я бы хотел добавить, что раз в каждом есть темная капля, то не изжить из сердец зависти, злости, самолюбования… Их можно победить в себе. Но никогда не избавиться от них полностью. И далеко не все могут быть так сильны, чтобы заставить всю эту злобу молчать в своей груди. А еще, я знаешь о чем подумал, что если все будут абсолютно добрыми, то однажды никто не будет знать, что такое зло. Тогда мы будем лишены самого главного, что делает личностью, у нас отнимут право на выбор своего пути, ведь выбирать будет не из чего. Но сможем ли мы тогда называться добрыми? Мы… Мы просто будем никем. Нас не будет, наверное, вообще. Потому что никто не может существовать.

- Я бы назвал это юношеской горячностью, но ты недалек от истины. И что же ты думаешь делать, зная это?

- Я… Я буду и дальше обучаться военному делу. А потом вступлю в ряды императорской гвардии. Я буду беречь границы Империи, чтобы никто не смел подобраться к ней с Тьмой в сердце, чтобы Аэванья никогда больше не слышала о зле! – мальчик даже подпрыгнул, его глаза сияли, а по щекам разлился яркий румянец.

- А ты не подумал, что враг, давай назовем его так, убитый твоей рукой, может стать последней каплей?

- Подумал, - опустил глаза Алагос. Видно и впрямь такая мысль не раз приходила в его буйную голову. – И я готов взять на себя такую ответственность. Потому что, если его не остановить, то Чаша может оказаться переполненной гораздо быстрее. Сколько Тьмы он сможет посеять в других душах, заразив их своими помыслами?

- Ты слишком прыток для воина, - улыбнулся Аэарон. – Ну да занятия научат тебя смирению и управлению своими эмоциями. Но твои слова достойны сына Правителя. Твой отец должен гордиться тобой.

- Когда-нибудь обязательно будет! – уверенно заявил Алагос.

- Но завтра точно выпорет. Причем нас обоих, - остудил его пыл младший брат, вызвав бурный смех у остальных.

- Меледир, расскажи нам о том, чего уже никто из нас не увидит, - попросил барда Эйтель, прикрыв глаза длинными ресницами. – Расскажи о старом мире, откуда вы пришли. Отец мало говорил со мной о нем. Ему было горько вспоминать свой настоящий дом. Было ли там так же красиво? Он был лучше или хуже Эталиэна?

- Он был иным. Просто иным, Эйтель, и этим все сказано.

- Почему мы покинули его?

- Оттуда ушли все эльфы?

- А…?

- Зачем…?

Вопросы посыпались на барда со всех сторон.

- Тихо, детвора! – грозно осадил всех Аэарон, и его бездонные голубые глаза недовольно сверкнули из-под сошедшихся бровей. – Вы уже не малыши, которым все прощается, и должны помнить о приличиях и воспитании. Раз уж попросили рассказать, так сами помолчите. Он был иным, как сказал Меледир, - эльф искоса посмотрел на барда и, получив одобрительный кивок, продолжил. – Их даже нельзя сравнить наш старый и новый дом. Там тоже были леса, горы, ревущие водопады, сверкающие ручьи. Казалось бы, все то же самое, но сама обстановка была другой. Там где мы жили, все было ясным. Весь мир казался поделенным на черное и белое. Это место хорошее, а вот сюда лучше не ходить; если ты – эльф, то изначально отторгаешь зло, орк – тебе неведомо добро. Хотя именно эльфы послужили причиной тому, чтобы мы покинули родной дом. Мы, кто только-только вступил в самостоятельную жизнь – немногим из Ушедших было тогда больше четырехсот лет. А остальные и вовсе были детьми. Но не знаю, можно ли кого-нибудь винить в том… Там мы жили так, как было предрешено не нами, как спели наши судьбы. Значит, так было задумано, чтобы мы бежали от своих же братьев. И это нам не нравилось. Мы были нетерпеливы, наши сердца горели жаждой свершений, наши умы томились миллионами «почему и зачем» и еще большим числом «а что если». Мы мечтали о многом, но были обречены жить по предписанному, не ведая его и не зная, как изменить. Мы верили, что наша жизнь была бы не в пример лучше, если бы сами управляли ей. И когда за туманной дымкой нам погрезился путь к свободе… к возможности делать свой выбор, - Аэарон улыбнулся Алагосу, - мы, не задумываясь, пошли туда. Пошли за мечтой.

- А папа? Он тоже из Пришедших? – едва дыша вымолвил Алагос, во все глаза таращась на высокого эльфа, что рассказывал им о таких волнующих вещах.

- Милорд Тургвайв? Да, маленький лорд. Он тогда был очень юн. Моложе даже, чем Келебросс. Но пошел за своим дядей, а тот любил его как сына, которого никогда не имел. Они были похожи. Очень похожи, - глаза Аэарона затуманились болью. – Когда первый правитель Аэваньи, милорд Сульвайв, умирая, вложил нагрудный знак, тот самый медальон – золотой лист, который сейчас носит милорд Тургвайв, символ власти в Аэванье – в руку вашего отца, никто не оспорил его решения. И те, кто был старше Тургвайва на несколько столетий, пошли за ним, как за своим великим лордом.

- Я слышал, что и за Империей живут эльфы. Но они не наших кровей, - прошептал, озираясь по сторонам, один из мальчишек. – Неужели это правда?

- Конечно, правда, - улыбнулся Меледир. – Или ты думал, что только ванви населяют Эталиэн?

- Нет, - резко возразил Алагос. – Есть еще этелерри. Я слышал о них странные вещи. Они… Они не могут быть нашими родичами! Лесные колдуны!

- Что ты такое говоришь, брат? – тихо, но искренне возмутился Келебросс. – Я тоже слышал рассказы Ровалвайва о них. Они… Они не такие как мы, конечно. И живут в лесу. И рядом с их жилищами нет красивых садов, а сами они скрытны и не любят, когда к ним кто-то приходит. Но это не значит, что они колдуны.

- А вот и значит, - взвился его брат. – Ровалвайв говорил, что у них есть тайные места, что сами эльфы говорят с деревьями и камнями. Не так как мы, а на своем специальном языке. Они странные…

- Ну, скажи этому упрямцу, Меледир, что эльфы… Они очень похожи, даже если их разделяют целые миры. Что этелерри ничем не хуже нас.

- А за что их, по-твоему, зовут Изгнанниками? – успел вставить Алагос, прежде чем Меледир жестом остановил спор.

- Да, за границами Империи, в северо-западных лесах, действительно живут этелерри, эльфы-изгнанники. Но не думайте, что на них и ванви заканчивается представительство эльфов в Эталиэне. Есть и другие. Нас разъединяют миры, их обычаи и причины, по которым мы ушли оттуда. Но Келебросс прав. Рожденные в разных местах мы остаемся эльфами. Есть то, что не избыть в нашем народе, какому бы миру мы не принадлежали. Думаю, что не единожды слышали вы, как другие народы называют нас Перворожденными. Здесь, в Эталиэне, они не правы. Ибо мы, как, впрочем, и они, не рождены этим миром. Но в них говорит старая память. Когда-то их предки по праву называли нас так в наших прежних домах. Там, в других мирах, мы рождались, рождались первыми, и первыми ходили по земле, первыми любовались звездами и цветами… И это навсегда отложило отпечаток на нас – все мы едины с природой так, словно есть только мы и небо, земля, деревья, реки… И они говорят с нами, в наших сердцах, а мы отвечаем им.

- И Изгнанники?

- Да, Алагос, и Изгнанники. Этелерри получили свое название потому, что лишились дома, который отвернулся от них. В мире, где они жили, их время закончилось. Земли были заселены другими, замолчали деревья, испуганные вторжением чужаков, все изменилось. И Перворожденным пришлось покинуть те места, которые они обживали тысячелетиями. Теперь же они просто боятся повторения, потому и не жалуют гостей.

- Ох, как всего много для одного маленького мира, - горестно вздохнула черноволосая малышка.

Они говорили еще долго, вспоминая годы, когда их самих еще не было на свете. Но едва заалел восточный край неба, все стали расходиться по домам. И пуще других торопились два юных светловолосых эльфа. Отец ждал их на пороге дворца, и его вид обещал братьям серьезный разговор. Но приступать к нему Тургвайв не стал, завидев сосредоточенные лица и задумчивые взгляды сыновей.

- Ох, пап, у нас к тебе теперь столько вопросов, - не по-детски серьезно заявил Алагос.

Тогда Тургвайв, крепко прижав сыновей к себе, шагнул под своды дворца. И братья твердо знали, что сегодня он не станет ругать их.

Настоящее время

весна

Аэванья

За окном небо роняло тяжелые дождевые капли. Эльф с серебряными волосами приложил ладонь к стеклу и смотрел, как по другую сторону вода расчерчивала его мокрыми дорожками. Нестерпимо хотелось приоткрыть окно, чтобы Алагос мог в маленькую щелку между створками кинуть камень. Он ведь обязательно попадет. Он – настоящий воин: его рука не ведает промаха, его глаза зорче орлиных. Только… Только они стали слишком взрослыми для того, чтобы сбегать по ночам из дома. И лишь отголоски легенд, услышанных почти триста лет назад, еще смущали покой младшего из двух братьев…

- Келебросс, - позвал его тихий голос.

- Показать себя достойным сыном правителя Аэваньи, уверить, что здесь не предаются праздности, надеясь на перемирие, а готовят достойных воинов для рядов имперской армии, - Келебросс присел рядом с братом и, как несколько минут назад прижимал к своему плечу голову Нифрэдиль, так сейчас притянул к себе Тириглора.

Сестра опустилась на постель по другую сторону и тоже обняла его.

- Вот увидишь, Император еще будет ставить тебя в пример.

- Мало нам одного Алагоса, - мрачно процедил Тириглор. – Не хочу я ехать туда, - горячо выпалил он и уже тише сам себя поправил. - Уезжать я не хочу отсюда. Совсем не хочу.

- Но ты Должен, - примирительно выдавил старший брат, и младший через силу кивнул, соглашаясь. – Кроме того, месяц вне дома – это всего лишь в два раза дольше, чем твоя обычная отлучка.

- В три, - буркнул Тириглор.

- Пусть в три. Но увидишь, там, в новом для тебя месте, с друзьями, ты даже не успеешь заскучать.

- Успею, Келебросс. Вот увидишь, что успею. Я буду вас часто-часто вспоминать, каждый день.

- Мы тебя тоже, братик. И поверь мне, оттого нам всем станет теплее, - прижалась к нему Нифрэдиль. – Обещаю.

Вечером того же дня, когда старшие дозорные отряда Орикона вместе с двумя юнцами – Тириглором и Вилином – уже покинули эльфийские земли, Келебросс стоял пред правителем, раздумывая как бы начать нелегкий разговор. Тургвайв внимательно взирал на сына, но не торопил его и ни о чем не спрашивал. Владыка просто ждал. Юный эльф, не находя слов, несколько раз туда-обратно прошелся по мраморной дорожке, ведущей от двери к ступеням, на которых возвышалось кресло правителя, и опустился в похожее, стоящее чуть ниже и повернутое боком ко входу. Он опустил голову на ладони и тяжело вздохнул.

- Отец, скоро Лоэндэ…

- Если ты именно это хотел сообщить мне, то вынужден разочаровать тебя – это мне уже давно известно. Извини, yondo, - Тургвайв примирительно поднял вверх руки, тепло улыбнувшись сыну. – Просто, если хочешь что-то сказать, то говори, а не ходи вокруг, да около. Если же тебе нужно время, то я не тороплю тебя. Иные причины сомнений мне не ясны. Ты ведь знаешь, что я не осужу тебя, а поддержу или дам совет.

- Отец, я хочу уехать после празднованья.

Тургвайв замолчал, а во взгляде его появилась тоска. Теперь правитель смотрел на сына ни как на мальчишку, не решающегося признаться, что он разбил окно, а как на своего ребенка, который однажды утром пришел в опочивальню родителя, чтобы сообщить, что он уже вырос: еще вчера был любимым чадом, а сегодня готов начать самостоятельную жизнь. И не отпустить, не остановить его – нет сил. Когда правитель заговорил, голос его был глух, почти осязаемо тяжел.

- Куда ты собираешься, мой мальчик?

- Мне здесь тоскливо без братьев. Я отправлюсь с Империю, присмотрю за Тириглором, повидаю Алагоса… Не вини меня отец, но я с самого детства не оставался без них. С моего рожденья рядом был Силиврен, заменяющий тебя. Потом Алагос – лучший друг. Затем Тириглор – младший брат, воспитанник, такой же мой ребенок, как и твой. А теперь – никого.

- Здесь осталась твоя сестра, - попытался воззвать Тургвайв, но и он понимал, что Нифрэдиль не заменить ни одного из сыновей, как бы все не любили ее. Совсем другая любовь к женщине должна завладеть сердцем Келебросса, чтобы он перестал печалиться и тосковать по своим самым близким друзьям – братьям.

- Я не покину ее на празднованье одну. Но потом позволь мне повидать их.

- Хорошо, сынок. Пусть будет так. Позаботься о сестре, о том, чтобы в светлый день Лоэндэ она не чувствовала себя всеми покинутой, чтобы наш дом не оказался похожим на склеп, а потом я не стану удерживать тебя, хоть и больно мне будет отпустить к Императору уже третьего сына. Надеюсь лишь, что ты вернешься вместе с младшим братом.

Келебросс, не ожидавший от отца таких слов, мог лишь встать и низко поклониться ему, сразу же после чего покинул зал.

До Лоэндэ осталась лишь неделя. Празднованье начнется рано утром, но уже на следующий день все вернется на круги своя. И тогда я смогу отправиться в стольный город Атолем, повидать братьев. Так думал Келебросс, шагая к своим покоям по непривычно тихому коридору, и совершенно по-детски надеясь, что сейчас из-за поворота выбежит младший брат, разыскивающий его.

До Лоэндэ осталась лишь неделя. Празднованье начнется рано утром, но уже на следующий день все вернется на круги своя. Только последний из сыновей покинет этот дворец – такой огромный для нас с Сериндэ и единственной дочери. Так думал Тургвайв, каменным изваянием застыв в глубоком кресле, невидяще всматриваясь в пустоту перед собой.

Воэдэа, Северо-западные леса

 До Дня Летнего Солнцестояния оставалось всего ничего. Аргенино целые дни проводила в лесу у священных мест. Ей предстояло принять участие в празднестве Мидинаэлдэ. Точнее, праздновать будет вся Воэдэа, но на плечи эльфийки и таких же, как она, Посвященных, ляжет вся ответственность за проведение обрядов, вознесение прошений к духам леса и предсказание грядущего. И сейчас все они занимались приготовлениями к Мидинаэлдэ. Празднования продлятся седьмицу после наступления Дня Солнцестояния. Все это время в священные места будут приходить духи леса: земли и ветра, трав и деревьев, ручьев и камней. И для них станут приноситься подношения – вино и хлеб, фрукты и венки, изящные поделки из дерева и вышитые полотна. Там, принимая дары, духи будут посылать предзнаменованья для жителей Воэдэи. Посвященным же предстоит толковать их, да ублажать слух и взоры духов пением и танцами. Девушки уже сейчас водили хороводы, вытаптывая священные круги, в которые вплетали песни-заклинания, и свивали венки из трав и цветов. Мужчины старательно налаживали свои музыкальные инструменты, добиваясь совершенного звучания, вострили стрелы, точили ножи. Им в мистериях придется доказать, что они достойные дети леса. Как некогда Владыка лесов со своей свитой мчался по своим владениям, поражая врагов точной стрельбой из лука и прицельным метанием ножей, так через несколько дней пронесутся по зеленым тропинкам Посвященные, которых будет вести сам король Воэдэи. И падут, сраженные их воинским искусством, куклы, сплетенные из соломы, ивняка и бересты. Но недобрым станет знак, если стрела или нож пролетят мимо цели. А затем будет разыграна встреча Владыки со своей возлюбленной, и до самой зари будут соревноваться в чарующем пении менестрели короля и девы королевы, как тысячелетия назад, в другом мире – вассалы Хозяина Леса стремилась заворожить своей музыкой свиту Госпожи, но встретили достойных себе соперниц. Таковой должна стать ночь Мидинаэлдэ.

В следующие дни лишь Посвященные будут творить обряды, предоставив простым жителям лесных владений предаваться праздности. Пока те будут наслаждаться терпким вином и изысканными яствами, петь и танцевать в угоду себе и своим друзьям, Аргенино и таким же, как она, предстоит дневать и ночевать у священных мест, слушая, что ниспошлют им духи леса, ублажая их музыкой и подношениями.

Дробный стук копыт утопал в шелковой траве. Тонко свистели острые стрелы, с тихим шелестом покидали метательные ножи свои ножны и рассекали воздух. Свита короля Эпаэлэ неслась по лесу, поражая образы своих «врагов». Вторгнувшиеся в лесные владения должны были быть повержены, ни один из них не может избежать кары, за посягательство на земли Владыки. Это была не просто сцена из красивого мифа, ладно сыгранная на празднике. Это была проверка короля и его воинов, их доказательства, предлагаемые женщинам и детям, что годы Перемирия ничего не изменили. Что, как сотни лет назад, верны их руки, хоть и нежеланно оружие, сжимаемое сильными ладонями; что зорки очи, и могут разглядеть они врага, даже когда душа жаждет красоты и гармонии себе в усладу. Так повелось уже давно, в те времена, когда им только пришлось взяться за оружие, когда старый король тогда еще детей Феайннэдуэна, знаменуя собой великого лесного Владыку из легенд, казалось сложенных самим миром, отстаивал свои владения, освобождая их от реальных врагов. Даже воины-Посвященные из свиты нынешнего короля не знали, где затаилось соломенное чучело. Это была их настоящая война против образов и призраков, отражение давних битв против безжалостных захватчиков.

- О, как они хороши! – воскликнула Хетеилике.

Далеко не все приходили посмотреть на мистерию, посвященную Владыке леса, детям же и вовсе строго-настрого запрещалось быть рядом с дорогой, по которой промчится свита короля. Доверие доверием, но глупая случайность могла кому-то стоить жизни, и меньше всего лесные эльфы желали омрачать свое празднество такой трагедией. Тем не менее все Посвященные принимали в ней участие. Кто не был в свите короля, тот готовил «вторгнувшихся на землю леса», и, укрывшись в тени, наблюдал, как их поразят. Аргенино прикрыла ладошкой рот своей веселой подруге, не желая выдавать укрытия, где они спрятались. Ей и самой было светло и радостно на душе – воистину зрелище было красивым… В такие минуты эльфы Воэдэи казались ей воплощением силы и грации, мужества и отваги. Каждый год наблюдала она за процессией, каждый год казалось, что видит все впервые, и сердце заходилось в ликовании. Ни одна стрела не пролетела мимо, ни один нож не был растрачен впустую. Это было добрым знаком.

- О, Арни, - встрепенулась ее подруга. Всегда звонкая и искрящаяся, сейчас она вовсе не казалась радостной. – Они не заметили… Они не заметили одного из врагов. Надо дать им знак…

Но Аргенино покачала головой, приложив палец к губам. Едва лес поглотил стук копыт, девушки легко спрыгнули на землю с высокой ветви раскидистого вяза и подбежали к оставшемуся в живых «врагу».

- Почему ты остановила меня? Почему не дала предупредить их? – светлые брови Хетеилике сошлись на переносице.

- Потому что, это было бы нарушение правил. И ты это знаешь. Кроме того, мне стало жаль беднягу.

Аргенино, сама не ожидая того, звонко рассмеялась. Ей и впрямь было жаль соломенную куклу. Она сама плела ее, и еще тогда шутливо пожелала чучелу «остаться в живых», ибо вид у него получился совершенно безвредный и потерянный.

- А ты знаешь, что не сраженная кукла означает приход чужеземцев.

- Но не то, что они придут с враждой. Нам пора перестать прятаться от мира, милая.

Было неясно, поддержала ли ее подруга. Хетеилике покачала головой, но спорить не стала, лишь сказала:

- Нам надо рассказать об этом у костра.

- Нет, - Аргенино вдруг разволновалась, сама того не понимая. – Не говори ничего. А об этом несчастном я позабочусь.

Так и поступили. Аргенино спрятала чучело, никому не сказав, что один из «врагов» уцелел. А подруга не выдала ее. Все же были так веселы, так упоены пением менестрелей и дев, что ничего не заподозрили. А лес звенел и пел вместе с ними. Огоньки маленьких светильников казались рассыпавшимися меж деревьев звездами. Зелень и золото, ночная тьма и сиянье в небесах и на земле, звонкие голоса и нежная музыка, хмельное вино и сладчайшие нектары – все это сплелось в немыслимый клубок из смеха и улыбок вокруг и упоения в душе. Это были те редкие часы, когда никого не томили тяжелые мысли, когда бежали прочь страхи, и оставалось только беспечное единение с природой, когда ты сам не понимаешь, ты ли поешь для нее, или она поет в твоем сердце. А под утро девушки пускали венки по воде, тянули листики и ломали хлеб, загадывая на свою судьбу.

- Духи остались довольны, - прошептал Эпаэлэ, глядя как его подданные встречали рассвет с раскрасневшимися лицами и сияющими глазами.

- Я вижу перемены, - прошептала Аргенино своей подруге, глядя, как звенящие воды лесной речушки закручивают ее венок. – Но не ведаю, к добру ли они. О, Хетеилике, если бы ты знала, как томится мое сердце в ожидании их, как болит. За этой болью я не вижу, что готовят они.

- Твои слова тревожат меня, - бесшумно подкравшийся сзади Линтфеар испугал девушек.

Хетеилике, вздрогнув, отступила, оставив подругу одну. А Аргенино застыла, прижав ладони к груди. Она ясно видела, как эльф, тенью встанет между ней и грядущими переменами, но не знала к добру ли это. Будет ли Линфеар защитой для нее, кем был все долгие годы, что они были вместе, или окажется помехой в исполнении замысла духов.

Атолем, Империя

 Уже минули сутки, как закончились празднества в честь Дня Летнего Солнцестояния. В Империи проживало множество народов, и представители каждого из них по-своему отмечали этот день, но одно условие было неоспоримым – только двое суток дано любому из подданных Императора, чтобы насладиться праздником и вновь вернуться к своим обязанностям. И вот все они потихоньку возвращались к привычной, обыденной жизни, лишь изредка довольно улыбаясь своим воспоминаниям о прошедшем гулянье. Атолем – столица Империи в этом не отличалась от прочих областей. И сейчас, когда солнце уже разлило свой свет над городом, можно было увидеть, как, еще лениво потягиваясь, выбирались на улицу из своих низеньких домишек хоббиты. Плеснув себе в лицо холодной колодезной воды, они вздрагивали, отфыркивались, и, поглаживая животы, до отвала набитые за два прошедших дня, не спеша, шагали в свои лавки. Вокруг сновали люди. Некоторые из них выглядели весьма недовольно, другие - даже нездорово, что вызывало неизменную улыбку у чинных эльфов, которые прекрасно понимали причину этому. Понимали, но воздерживались от комментариев на предмет неумеренности некоторых в вопросах еды и выпивки, и просто проходили мимо, возвращаясь к своим делам.

Въехавший через главные ворота светловолосый ванво с интересом разглядывал большой город. Атолем сильно отличался от привычной Келеброссу Аэваньи. И дело было вовсе не в том, что здесь на одной улице можно было встретить кого угодно: от гномов, эльфов и людей, до представителей маленьких народцев, чего никогда не увидишь в его родной земле. Просто, уже в утренние часы Атолем напоминал растревоженный улей, в то время как в Аэванье так много народа в одном месте собирались лишь во время больших празднеств или великих бедствий. И все здесь суетились, говорили, думали… казалось, что сам воздух вокруг гудит от непрестанного движения. Келеброссу уже начинало казаться, что его голова идет кругом, а в глазах рябят черные точки.

- Здесь нельзя без защиты, друг, - прозвенел рядом мягкий голос. – Ты в первый раз в большом городе? В городе смертных? Мой тебе совет – отгородись ото всех волонте. И не бойся – если здесь кто и почувствует его, то поймут, что это не попытка скрыть злые помыслы, а лишь защита от мыслей окружающих.

Келебросс увидел шагающего рядом с его лошадью эльфа.

- Спасибо, - прошептал он, немедля воспользовавшись советом своего временного спутника. К своей радости ванво тут же почувствовал себя лучше, словно, проведя месяц по жаре на пыльных дорогах, попал под теплый проливной дождь, тут же смывший всю грязь, принесший с собой ощущение свежести и спокойствия. - Скажи мне, а где я могу повидать Императора или его гвардейцев?

Эльф поднял на него глаза. Он не принадлежал роду ванви – это Келебросс понял сразу. Дело даже не во внешности – эльф был похож на жителей Аэваньи, только волосы были непривычно коротки – лишь до плеч, да вились. Он просто был иным. Это чувствовалось подспудно, интуитивно. У шедшего рядом эльфа была другая линия судьбы, другая память… У Келебросса сильнее забилось сердце, но приставать к спутнику с расспросами он не решился, просто спешился и пошел рядом. Эльф улыбнулся, не сводя взгляда с несколько смущенного и потерянного ванво, а потом и вовсе рассмеялся.

- Неужели хочешь записаться добровольцем?

- Я? Нет! – искренне ужаснулся Келебросс. – Я – не воин. У меня там просто два брата должны быть.

- Два брата в гвардии Императора? Как их имена?

- Алагос, а теперь и Тириглор, сыновья Тургвайва из Аэваньи.

- Как же? Алагоса я знаю. Достойный воин. Один из самых достойных, кого я видел. А вот Тириглор…

- Он с несколькими нашими воинами приехал сюда около десяти дней назад. Они не гвардейцы…

- Они гости. Я понял, о ком ты говоришь. Как же случилось, что с такими братьями, ты сам не стал воином.

- Тириглор – тоже не воин. Я же и вовсе предпочитаю перо и пергамент стали и дереву.

Эльф улыбнулся, по-мальчишески задорно, и указал дорогу.

- К Императору тебе точно не надо. Сразу ступай к казармам. Скажи, чей ты брат и тебя пропустят. Только вот старшего ты не застанешь. Он со своим отрядом сегодня засветло отправился на западную границу. Но как младшего найти тебе подскажут.

Келебросс благодарно склонил голову и направился по указанной дороге, ведя свою лошадь в поводу. Он тихо ругал себя, что так и не спросил ни о чем, не вызнал даже имени попутчика, чтобы потом найти его и поговорить. Утешало лишь одно – раз этот эльф знал Алагоса, то, возможно, и брат был знаком с ним.

В казармах ему действительно рассказали, где отыскать Тириглора, и эльф незамедлительно отправился повидать брата. Проехав через массивные железные ворота, он увидел ристалище, на котором старшие воины обучали и натаскивали молодых. Оно было очень просторным, настолько, что копейщики и мечники вовсе не мешали друг другу. В одной его части мальчишки под присмотром старших отрабатывали приемы фехтования. В другой – юные копейщики на скаку поражали деревянное чучело, которое, получив удар, начинало вращаться, размахивая своими «руками» - прочными веревками, на концах которых были закреплены мешки с песком. Задачей копейщика было не только попасть в «противника», но и увернуться от его удара. Среди них Келебросс увидел своего брата, ожидающего своей очереди. Эльф спешился, привязал лошадь и подошел к ограде. Тириглор сразу же заметил его и сделал знак подождать до окончания занятий. Но Нинкуэнармо, старший из прибывших с ним в Атолем воинов, рассудил иначе. Он остановил мальчишку, уже взявшего в руку копье, и отправил за огороженную территорию ристалища. Тириглор недовольно мотнул головой, но не осмелился ослушаться приказа. Через мгновенье он уже был рядом с братом.

- Зачем ты приехал?

 Келебросс не ожидал такого. Он даже опешил:

- Я думал, ты будешь рад мне, братик. Неужели я ошибся?

Тириглор смутился. Он понимал, что слова его были грубы, и вовсе не соответствовали тому ликованию, что родилось в его душе, когда он увидел на краю ристалища светловолосого ванво. Но все же брови мальчика насуплено сошлись на переносице.

- Ты не понимаешь. Сейчас речь не о том, рад я тебе или нет. Вопрос в другом. Келебросс, посмотри туда, - он махнул рукой в сторону ристалища. Там сбились в две стайки совсем еще юные ученики воинов. Большинство из них выглядели не старше самого Тириглора. Да только почти все они были людьми. Значит, на деле, прожили лишь пятнадцать-шестнадцать весен. – Видишь этих ребят? Они приехали сюда из разных городов, живут вместе с нами в казармах. Точнее – это нас на месяц подселили к ним. А они здесь живут уже по несколько лет, и столько же еще будут оставаться, прежде чем вернутся восвояси или станут гвардейцами Императора и перейдут в другое крыло. Они годами не видят родных. А тут ты приезжаешь ко мне, когда не минуло даже полмесяца.

- Ты что же, стыдишься меня?

- Я не хочу, чтоб меня считали домашним ребенком, с которым все нянчатся. Знаешь, у них очень острые языки, - тихо, нехотя, промолвил Тириглор. – Они ничего не скажут мне. Ни за что оскорбят в лицо Дивного. Они побаиваются, считают, что мы владеем тайной магией… Только думать будут. Им ведь многим за радость найти недостатки в других, особенно в тех, кого на деле боятся. А я все равно их услышу. Мысли услышу. Они ведь их никак не скрывают. Понимаешь?

Келебросс понимал. Но все равно было больно. Минуло чуть больше недели, а он уже не был нужен младшему брату. А старший неизвестно когда вернется в столицу. Да и как он встретит своего брата? Может, так же отчужденно, как Тириглор. Пустота и одиночество снова накатили, обдав холодной волной. Ванво с горечью покачал головой. Он даже не решился коснуться плеча брата на прощание, просто развернулся и пошел прочь.

Тириглор замер на месте. Он сумрачно ковырял мыском сапога землю, не отрывая от нее взгляда, словно от того, что он мог там найти, зависела судьба всего мира. Юный эльф не решался посмотреть на уходящего брата. Ему было жутко стыдно за свои слова – мнение каких-то мальчишек он поставил выше чувств Келебросса. От злости на самого себя слезы навернулись на его ясные серые глаза. Он слишком отчетливо понял, что ему совершенно безразлично, что будут думать о нем те, кто и впрямь просто рад выискать недостатки в других. Но позволить брату уйти вот так, не с обидой – Келебросс слишком чист и светел, чтобы затаить в душе обиду на младшего, - с болью в сердце, он не мог. Тириглор, словно подорванный, бросился за ним.

- Toron, toronya! Подожди, - он повис на шее старшего брата, прижавшись щекой к его плечу. – Ты меня не слушай. Ладно? Просто не слушай, и все! Я очень, очень люблю тебя. И пусть думают, что хотят. Пусть даже скажут мне это в лицо. А я им отвечу, что это просто зависть, ведь ни у кого нет такого брата, как у меня.

Келебросс крепко прижал к себе брата. Он ничего не сказал, просто не смог – эмоции сдавили горло. Тириглор сделал гораздо больше, чем сам полагал. Старший брат слишком хорошо понял, чего это стоило младшему, и как еще может отозваться в будущем. Это будет лишь две с небольшим недели, когда мальчишки смогут посмеяться над ним, но след от этого останется на всю жизнь – эльфы никогда ничего не забывают, не забыть ему и этого. Келебросс гладил золотые волосы брата и, хоть неясные угрызения совести легонько кололи сердце, ликовал в душе.

- Я знаю, малыш… Всегда знал.

- Ты прости, что я так глупо повел себя.

- Мне нечего прощать тебе. Напротив, ты прости, что так стосковался по вас с Алагосом, что не усидел дома.

На личико младшего брата легла тень.

- Алагоса ты не скоро увидишь. Он уехал. Его лагерь теперь в нескольких днях пути от Атолема, если ехать не останавливаясь. А с ночлегами, так и вовсе дорога чуть ли ни неделю займет. Да и когда он был здесь, у него времени ни на что не хватало. Ни на кого… Мы за полторы недели лишь парой слов перемолвились, - опустил глаза юный эльф. – Он командир отряда и несет свою службу без отдыха.

В груди у Келебросса неприятно кольнуло. Не так он представлял встречу братьев. Да и для Тириглора другого ждал. Он был уверен, что Алагос не оставит своего брата одного в чужом городе. «Он и не оставил одного. Тириглор пребывал в Атолеме с двумя воинами из дозорных Аэваньи, да еще и с лучшим другом», - подсказал Келеброссу здравый смысл. Но ему, чуждому воинскому долгу и превыше всего ценившему семейные отношения, это казалось неверным. Он бы хоть день, но посвятил младшему брату. Двум братьям.

- Это не все, Мелимо, - прошептал Тириглор. – Здесь строгий распорядок. Нинкуэнармо сейчас пожалел меня, нас обоих. Обычно нас никуда не пускают. Я тоже не смогу много времени проводить с тобой. Если ты станешь ждать Алагоса, ты останешься почти один в этом городе.

Младший брат не пугал, не гнал, не искал повода, чтобы просить его вернуться домой. Он просто говорил то, что есть, искренне переживая за старшего. Келебросс слишком хорошо понимал это. Поначалу он даже растерялся, но ответ сам нашел его.

- Не бойся. Со мной все будет хорошо. Я все понимаю. И, конечно же, не стану крутиться подле ристалища. И ждать Алагоса не стану… Я поеду к нему. Просто повидаю и вернусь назад. Вот и получится, что обернусь почти к завершению твоих занятий здесь. Тогда мы сможем вместе вернуться домой.

Тириглор смотрел на него во все глаза. Слова звучали разумно и страшно одновременно. Это замечательно – провести день в пути рядом со старшим братом. Но отпустить его одного через чужие земли, а имперские владения все равно были чужими для жителей замкнутой Аэваньи, вовсе не казалось ему хорошей идеей.

- Все будет хорошо, - успокаивающе погладил его по голове старший брат. – Обещаю. Пройдет две недели, и мы вместе поедем домой.

Больше он ничего не сказал. Только улыбнулся и пошел прочь, к коновязи, где осталась его лошадь. Тириглор не знал, как задержать его и просто смотрел вслед, пока худощавую фигуру брата не скрыли от его взгляда массивные ворота. Тогда юный эльф развернулся и нехотя поплелся к остальным ученикам. Его группа уже закончила упражнения с копьями и вооружилась мечами. Все ждали Тириглора, с одной стороны, чтобы разбиться на пары и всем одновременно приступить к занятиям, с другой – все они исподтишка следили за встречей братьев, всех снедали любопытство и легкая зависть. Но встретили эльфа молча. Лишь один что-то язвительно зашептал на ухо соседу, да только тут же получил от него тычок под ребра. Вилин смотрел на мальчишек, недобро прищурившись, готовый в любой момент вступиться за друга.

- Это кто? Твой брат? – парнишка, обратившийся к Лору был чуть ли ни на голову выше эльфа, его густой низкий голос разлился почти по всему двору.

Тириглор кивнул, с вызовом взглянув в его глаза, хоть для этого и пришлось задрать голову.

- У меня тоже брат есть, - с некоторым сожалением пробасил парнишка. – Хотел бы я, чтоб он тоже сюда приехал. Только очень уж далече – не поедет.

- Вернемся к занятиям, - мягко прервал один из старших готовые начаться излияния. – Потом поговорите.

Ребятня разбрелась по местам. Но уже занимались вяло, без охоты. Каждый думал о том, что за много миль от них остались братья и сестры. Они оказались не такими, как Келебросс, не решились приехать. Но все равно каждый день думают о своих родных, вспоминают их и тоскуют. А мальчишки и того больше томились по дому. Тириглор то и дело оборачивался на высокие железные ворота, скрывшие от него брата, словно ждал, что они вот-вот пропустят его обратно сквозь свои мощные челюсти. Но Келебросс уехал. Уехал на северо-запад Империи, пообещав вернуться.

- Лор, не зевай, - тихонько позвал его Вилин, и вовремя. Мальчишка из людей уже приготовился к бою и двинулся в наступление.

Эльф тихо вздохнул, поймал тревожный взгляд друга и сосредоточился на противнике. Вечером он поговорит с Вилином, поделится своими переживаниями, как они всегда поступали, сбегая по ночам из казармы и под светом ясных звезд, вспоминая дом, оставленных родных. А сейчас он не имел права отвлекаться на свои чувства и эмоции.

Северо-западные земли, Империя

Келебросс торопил коня. Он не хотел задерживаться. Словно каждая секунда была дороже золота, и терять ее ни в коей мере нельзя. Он не заезжал в селенья, чтоб переночевать под крышей. Когда совсем уставал – предавался грезам прямо в седле, или урывал несколько часов для сна на какой-нибудь лесной опушке. Он торопился, неясное чувство гнало его. Келебросс не единожды уверял себя, что все дело в обещаниях. Он дал слово Тириглору, что вернется к тому времени, как брату нужно будет отправляться домой. Он обещал отцу не пропадать надолго. Он обещал сестре… Он обещал, и сроки, установленные им же самим, давили на него. Но было что-то еще, что-то, что заставляло, есть прямо в седле и торопить, торопить, торопить коня.

В Эталиэне царило Перемирие. И если на окраинах Империи, в южных землях, на востоке, куда протянула свои лапы Тьма, можно было подвергнуться разбойному нападению, то в сердце Империи этого не стоило бояться. Здесь сбились в кучку маленькие селения и крупные города, теснящиеся от границ, где пролегали дикие земли. И незримая гвардия Императора присматривала за дорогами, соединяющими их. Не забредай в глушь, и никто не причинит тебе вреда. Келебросс знал это, и ехал безбоязненно, но не задерживался, природными красотами не любовался, хоть и был здесь впервые. Он миновал несколько селений, въехал в лес, пересек в брод неглубокую речку, когда его остановили.

- Стой, эльф, - из кустов появился человек, закутанный в серо-зеленые одежды, с луком в руке. - Ты на границе Империи. Меньше, чем в миле от этого места, начинаются владения лесных эльфов. Ты едешь к ним?

- Нет, - растерялся Келебросс.

- Тогда лучше поворачивай. Останавливать тебя мы не станем. Но предупредить обязаны. Чужаков там не жалуют.

- Я… Я ищу своего брата. Он должен охранять эту границу.

- Брата?

- Да, Алагоса, сына Тургвайва из Аэваньи.

- Ты – брат Алагоса, нашего командира? – человек несколько мгновений недоверчиво изучал Келебросса, словно не веря, что два таких разных эльфа могут быть братьями, но вскоре широко улыбнулся и протянул ему руку, сильную мозолистую ладонь. – Тогда… Добро пожаловать, лорд. Проходи в наш лагерь. А Алагоса сейчас известят о твоем прибытии.

Келебросс неуверенно улыбнулся – его душу грело то, как высоко ценили брата самые разные воины, состоящие на службе Императора. Но в сердце закрались сомнения, как сам Алагос примет его. Сомнения оказались беспочвенными – Алагос примчался в лагерь, едва ему сообщили о прибытии брата. Командир отряда крепко прижал к себе светловолосого эльфа и не торопился отпустить его.

- Я сразу понял, что это ты, - прошептал он. – Я тосковал по тебе, брат. По всем вам, но по тебе, особенно. Ты видел Тириглора?

- Да, я заезжал в Атолем, - Келебросс, наконец, отстранился и посмотрел брату в глаза. Ему показалось, что тот стал еще крепче и выше за те месяцы, что разделили их.

- Как он? Мне очень стыдно, но я просто не мог уделять ему там достаточно времени.

- Он? Знаешь, наверное, Ровалвайв был таким же в его возрасте. Он ранимей тебя, отчаянней меня. Ему там несладко, особенно по началу… Но, думаю, дай ему два месяца и о нем станут отзываться не хуже, чем о тебе.

Алагос насмешливо покачал головой. Когда он увидел Тириглора, въезжающего через столичные ворота, то сравнил братика с нахохлившимся воробьем – в седле держался напряженно, смотрел исподлобья. Его друг был совсем иным… В нем Алагос увидел отражение самого себя – прямой, не отводящий глаз… А взгляд совсем не суровый, воинский, а любопытный, как у котенка. Правда Нинкуэнармо, с которым Алагос успел перекинуться несколькими словами в первый же день, Тириглора хвалил. Быть может, и впрямь из братишки мог выйти толк.

- Посмотрим. Его дорога перед ним. Но боюсь, он сам не знает, что выберет. Но скажи мне, скажи, как дела дома… Как родители? Что привело тебя сюда? Неужели что-то случилось в Аэванье?

- Нет. Нет! Что ты? Дома все хорошо… Только… пусто и тоскливо. Всем тоскливо. Но у отца есть его Долг правителя, у мамы – он, отец, у Нифрэдиль – звезды и ветер. А мне было нестерпимо одиноко. Раньше хоть десять дней кряду со мной проводил наш младший брат. Но он уехал. А я отправился следом, потому как безмерно стосковался по вас. Даже по Тириглору, хоть и не видел его немногим больше недели. Но особенно по тебе. Дом холоден без тебя.

Алагос смолчал и отвел глаза. Что мог он сказать? Что не знает, когда вернется домой. Но он знает, что, скорее всего, – никогда. Потом, позже, он сможет изредка выбираться и навещать родных. Но не сейчас. Разве мог он сказать такое брату, самому близкому и любимому из всех? Он не меньше Келебросса тосковал по их совместным проказам и задушевным разговорам, совсем детским состязаниям и кропотливой работе. Но у него был Долг. Его взяли на службу и оказали доверие, назначив командиром отряда, спустя всего два месяца, тогда как другие годами ожидали повышения. Он – воин, защитник… Он обязан быть там, где нужны его умения. Но нужны ли они в Аэванье? Алагос так не думал. И уж был непоколебимо уверен, что здесь, на рубежах Империи они куда важнее, чем дома.

- Ты не вернешься, да? – Келебросс все понял сам.

Он всегда понимал его, с самого детства. А с годами эта связь лишь укреплялась. Им не нужны были даже мыслеобразы, чтобы знать, что творится в душе у другого.

- По крайней мере, не сейчас. Не скоро. Я не вернусь, пока буду уверен, что мой Долг воина здесь важнее, чем дома. Я не вправе распоряжаться собой, брат. Прости меня.

- Ну что ж. Я так же не вправе оказывать давление на тебя, - посторонился Келебросс.

Эльф начинал ненавидеть это слово – Долг. Он отнял у него братьев. И среди них самого близкого. Долг, Честь… Они требовали Смирения и Принятия, но ничего не давали взамен. Давали! Они давали самоуважение. «Требуя временами непомерных сил для борьбы с самыми страшными демонами, теми, кого нельзя поразить меткой стрелой или заточенной сталью, кого никогда не увидишь, потому что они прячутся внутри тебя, они взращивают в тебе веру в самого себя. И однажды эта вера сможет поднять тебя с самого дна пропасти. Потому нельзя противиться тем требованиям, что выдвигают тебе Долг и Честь», - говорил им отец, когда они были совсем маленькими. Сейчас Келебросс захотелось помчаться к нему, как ребенку найти защиту в его могучих объятиях, и, снова и снова, спрашивать о том, почему жизнь такова, какая есть, и нельзя переписать правила, а потом слушать его глубокий голос и словно пить мудрые слова, проникающие в самое сердце. Но он остался. Чуть отодвинулся от брата, но не покинул его. Просто стоял и смотрел теплым, любящим взором. Чувствуя, как вспомнившиеся слова отца вновь зазвучали в его груди, словно Тургвайв стоял рядом и терпеливо повторял их. Они успокаивали и возвращали уверенность в себе, веру в такие гордые и сложные понятия, как Долг и Честь. Честь Келебросса не позволила ему противиться Долгу Алагоса.

- Келебросс…

- Я люблю тебя, Алагос. Моя любовь к тебе никогда не позволит принудить тебя жить в соответствии с моими желаниями. То немногое о чем я могу просить тебя – не покидать нас совсем. Хотя бы изредка позволять нам быть с тобой рядом.

- Я никогда не смогу запретить этого. Вы – это все, что у меня есть. Конечно, я буду приезжать домой. Пусть не так часто и не так надолго, как мне хотелось бы того. Но буду. И всегда с радостью приму прибывшего ко мне…, - Алагос осекся, встретив взгляд брата.

- Если ты не будешь нести службу, или он сумеет найти тебя. Иногда я жалею, что мы повзрослели. Долг с головой поглощает нас одного за другим, раскидывая по разным сторонам света. И временами мне становится страшно, что за бесконечно долгую жизнь вдали друг от друга мы сможем позабыть, что у нас есть семья.

- Ты сам не веришь в то, что говоришь, - оборвал его Алагос. – Это не то, о чем можно забыть.

Глаза брата засверкали сдерживаемым гневом. Келебросс задел его. Но чувство вины в его горячем сердце быстро переплавилось в злость. Братья молчали. Если на ум и приходили слова, то все не те, что нужны – какие-то мелочные, обидчивые, укоряющие. Зов одного из своих воинов Алагос воспринял как награду – лишь он спас его от того, чтобы что-то бросить сгоряча, а потом без конца молить брата о прощении.

- Проходи к палаткам, располагайся там. А я скоро вернусь, - сухо проронил он, боясь, что, добавь эмоций, и слова станут совсем другими, и совсем неправильными, развернулся и ушел.

Келебросс не сразу смог двинуться с места. Словно на крепкую смолу наступил, мигом связавшую его обувь, намертво приклеив к земле. Как-то все неладно и неверно получилось. Догнать Алагоса, прощенья попросить. Так за что? Ничего обидного он не сказал. На свои чувства наступил, а его не тронул. Только все равно обоим больно стало. Потому что все, что было сказано и сделано, оказалось ошибкой. Особенно его приезд сюда. Не были они готовы к таким разговорам: ни один, ни второй. Келебросс медленно побрел к палаткам. Ноги словно окаменели, а смола так и осталась на подошвах, все норовила прилипнуть к траве. Кто-то из людей, то ли настолько вышколенный, то ли по приказу Алагос, уже занялся его лошадью: расседлал, напоил, принялся вычищать. Второй отнес седельную сумку в одну из палаток, чуть большую, чем другие – не иначе командирскую. Только эльф туда не пошел. Не мог он сейчас быть среди людей, смертных, иных… Лишь тишина леса могла вернуть ясность смятенным мыслям. Туда он и пошел, позабыв про все предупреждения.

Лес радостно принимал Келебросса – приветливо расступались деревья, словно заманивая в свои владения. Сквозь листву и ветви еще пробивались солнечные лучи, но они уже подернулись багряным цветом заката. Келебросс не думал об этом. Он просто гулял среди могучих, подпирающих своими ветвями небо, деревьев, вдыхал прозрачный, звенящий от вечерней прохлады воздух, чувствуя, как ее свежесть вместе с кровью бежит по венам, разгоняя дурман в мыслях. Куда-то ушла обида, горечь, разочарование. На смену им явились простые плотские желания – Келебросс внезапно вспомнил, что почти весь день ничего ни ел, да и ни разу в дороге не выспался. Голод и усталость навалились тяжелым камнем. Каково же было удивление эльфа, когда он вышел из густого леса на маленькую полянку и обнаружил там еду и питье. Большой, плоский камень в центре круглой опушки, окаймленной деревьями, был заставлен блюдами с едой – хлебом, фруктами, лесными ягодами, жареной олениной, уже холодной, но выглядящей безумно аппетитно. А рядом с ними стояли кувшины с напитками. Келебросс осмотрелся, и никого рядом не заметил. А голод брал свое – в животе недовольно заурчало. Эльф безотчетно протянул руку и взял с блюда ломоть хлеба. Мякиш, проглоченный, почти не жуя, лишь раззадорил аппетит. Потом… Потом он непременно найдет того, кто накрыл тут стол для обездоленного путника, и отблагодарит его. Но сейчас… Эльф опустился на землю подле камня и приступил к трапезе. Оленина оказалась на диво сочной и вкусной. Или он так оголодал, что даже не заметил, как один за другим три немаленьких ломтя мяса исчезли у него во рту. Вино, которое оказалось в кувшинах, было терпким, немного отдавало можжевельником, и пилось легко, словно вода из родника. Насытившись, Келебросс привалился к дереву. Теперь ему ничего не хотелось столь сильно, как немного поспать, и столь мало, как вернуться в неприветливый лагерь. Эльф прикрыл глаза, чувствуя, как сон смежает веки. Позже… Когда он немного отдохнет, то вернется в лагерь, уже спокойным и готовым к любым разговорам. Только тогда он поговорит с братом, извинится за свои домыслы… и уедет, не задерживаясь ни на минуту. Уедет в Атолем, чтобы вместе с Тириглором вернуться домой.

Воэдэа, Северо-западные леса

Празднованья уже были на исходе. Эта ночь должна стать последней перед тем, как все в лесных землях вернется на круги своя. Аргенино прижала пальцы к вискам. Все шло как нельзя лучше и, если не считать спасенного ею «врага», не было ни единого дурного предзнаменования. Но Посвященные устали. Просто устали – им не было отдыха все минувшие дни. Нельзя же почитать за отдых редкие, даже не часы, минуты сна, когда они были свободны от несения службы подле священных мест. Оставалось переждать ночь, и тогда они будут в полном праве вернуться в свои дома. А пока, как и шесть предыдущих ночей, их дом – священное место; вместо удобной кровати, стола и светильника – теплое одеяло, полотно, расстеленное на траве под еду, да небольшой костерок, чтоб согреть студеной ночной порой.

- Арни, - теплый плащ окутал ее плечи, а сильные руки, что принесли его, крепко обняли, прижимая к широкой груди, - ты устала?

- Немного, - девушка удобнее устроилась в объятиях Линтфеара, своего неизменного помощника и защитника. С ним было тепло и спокойно.

- Хочешь, я побуду сегодня с тобой? Дам тебе отдохнуть, а если что-то случится, разбужу.

- Это не по правилам, - шепнула девушка. – Мы не смеем нарушать обычаи и традиции. К назначенному часу я одна вернусь к священному месту, где вместе с моими помощниками буду нести службу. Но завтра я с радостью приду в твой дом, где никто не посмеет потревожить меня.

Линтфеар с нежностью поцеловал жавшуюся к нему эльфийку в макушку.

- Береги себя.

Весь свет, всю трогательность и теплоту этого момента нарушило появление Хетеилике. В вылетевшей на берег ручья девушке ничто не напоминало звонкую, легкую и изящную эльфийку. Встрепанная, словно не по родному лесу бежала, а продиралась через дремучую, враждебную всему живому, чащобу, Хетеилике тяжело дышала. В ее ясных зеленых глазах застыли не пролитые слезы, а губы предательски дрожали. Линтфеар и Аргенино одновременно оказались на ногах. Но девушка успела опередить слова, готовые сорваться с их губ.

- Там… Там такое…

 - Хетеилике, милая, - подруга первой оказалась подле нее, сжала тонкие, холодные пальцы и успокаивающе погладила по щеке. – Что случилось? Что тебя так расстроило?

 - Пойдемте! Пойдемте со мной! Вы все увидите сами!

Девушка говорила так, что у Аргенино и Линтфеара не осталось ни малейших сомнений. Следом за Хетеилике бросились они в самую гущу леса. Все трое стремглав бежали по потаенным тропинкам, уводящим к одному из девяти сердец их земли – кругу таинств, венчающему юго-восточный луч звезды. Аргенино почти сразу поняла, куда ведет их Хетеилике – дороги к священным местам, небольшим полянкам, окаймленным стройными деревьями, каждый из Посвященных знал наизусть. Никто не ведал, почему именно здесь зеленые друзья эльфов росли не в привычной для себя свободной манере, а словно высаженные по ровному кругу чьими-то руками. Но это, да еще то, что мест таких было ровно девять, восемь из которых точно указывали на стороны света, а последнее находилось в центре между ними, родило поверье, что так было решено духами леса, избравшими эти опушки для своих хороводов. Именно там возвели эльфы каменные столы для подношений, именно там ждали они милости или предостережений от лесных владык. Если что-то неладно в таком месте, то худшего знака и придумать нельзя. Грудь Аргенино сдавило тяжелым предчувствием. Неужели духи леса прогневались на них?

- Вы…, - Хетеилике едва могла говорить. – Только посмотрите!

Ее подруга поднесла к губам ладошку, словно надеясь скрыть возглас. Подношения духам были разорены. Меньше часа назад блюда ломились снедью, а ныне ее части не оказалось на положенном месте. Линтфеар потянул меч из ножен.

- Хетеилике, кто должен был быть здесь?

- Никого. Это наше место. Но был час положенного нам отдыха, когда мы обязаны оставить это место без догляду, чтобы не гневить духов своей навязчивостью. Если не веришь мне, спроси у Аргенино!

- Она говорит правду, и ты это знаешь, - девушка только сейчас поняла, что все они говорят шепотом.

Почему же нельзя было закричать в голос, испрашивая милости у духов близ поруганного алтаря? Она не знала. Просто чувствовала, что не надо этого делать. Но не смогла сдержать крика.

Линтфеар бросился к ней, собой заслоняя от неведомой опасности. Неважно, что увидела девушка, но оно не посмеет причинить ей зла. Не посмеет до той поры, пока будет жив ее защитник. Меч вспорхнул в воздух, но опустился под нажимом хрупких девичьих рук.

- Нет, Линт, не надо, не смей.

Аргенино почти повисла на нем, моля, едва не плача. Только сейчас Линтфеар нашел в себе силы разобраться, с какой же опасностью он собирался сражаться. На земле, за каменным столом для подношений сидел эльф. Он даже не делал попытки схватиться за оружие – просто не понимал, что происходит.

Аргенино присела рядом с незнакомцем, тревожно вглядываясь в его лицо. Он был не опасен. Даже если бы чужак захотел причинить ей вред, то попросту не успел бы. В вино, которого он испил полкувшина, был добавлен отвар сон-травы. Не для живущих на земле предназначалось оно, а для тех, кто живет в ней самой. Чужеземец взирал на Аргенино, то щуря глаза, то широко открывая их, словно зрение подводило его.

- Кто ты? – тихо вопросила девушка.

- Я? Я – просто путник. Я, видимо, заблудился, - эльф рассеянно озирался по сторонам. – Я остановился здесь отдохнуть. Я…

- Ты, осквернил нашу святыню, - неприязненно отозвался Линтфеар.

- Нет. Я… Я был голоден, а еда выглядела столь аппетитно. Я не дождался хозяина этого приюта. Но я отблагодарю его. Я могу заплатить.

- Никому не нужны твои слова. И чужие деньги тоже.

- Линтфеар, прекрати, - темноволосая эльфийка вскочила на ноги.

- Лорд Линтфеар…, - примирительно поднял руку Келебросс.

- Не смей. Ты – не друг мне, чтобы звать этим именем. Ты – чужак, - взвился Орлиф.

- Замолчите все!

Слова, произнесенные голосом, немногим громче шепота, были столь властными, что никто не осмелился ослушаться их. Лесные эльфы склонились в поклоне перед своим королем, их примеру последовал и Келебросс, поднявшийся на ноги. Эпаэлэ окинул всех суровым взглядом.

- Опусти меч, Орлиф, - приказал он. – Не тебе решать судьбу чужеземца. Он отправится на Совет, где будет оглашена воля всего народа.

- Как вы узнали, мой король? – робко проронила Хетеилике.

- Не только ты несешь свою службу, но и старейшины Посвященных в Центральном круге. Они-то и предсказали приход чужеземца, хотя и не было никаких иных знаков.

Хетеилике дернула подругу за рукав, но та жестом попросила ее промолчать и не упоминать о предзнаменовании, что узрели они в лесу.

- Зачем ты только пришел сюда, чужеземец? – прошептал король, и его слова не требовали ответа. – Веками оберегали мы нашу землю от вторжения чужаков. Не злость и дикость были причиной этому, а нежелание того, чтобы вернулось прошлое, о котором мы хотим забыть. Но пришел ты. И что нам делать? Отпустить тебя? Чтобы следом приходили новые и новые гости, однажды вознамерившиеся стать хозяевами? Оставить здесь? И война, от которой мы бежали, придет сюда в лице тех, кто станет разыскивать тебя. Это будет непростое решение. И нам будет нелегко принять его. Но пока ты отправишься со мной в мой дворец, где станешь ждать его, как мой гость.

- Гость? – одновременно и одинаково недоверчиво переспросили Келебросс и Орлиф.

Король Эпаэлэ не удостоил их ответа, лишь сделал ванво знак следовать за ним.

- Не бойся, - ободряюще прошептала Келеброссу темноволосая девушка за его спиной. Даже не прошептала – едва выдохнула, чтобы не привлечь к себе внимания других. Но и этого было довольно. Ванво почувствовал, как затхлый воздух безнадежности, спиравший его грудь, развеялся свежим ветром, внушенной ему веры. Еще совсем слабым, словно легкие крылья едва держали его. Но таким чистым, хрустально-прозрачным, пьянящим и жизненно важным.

Эльф с благодарностью посмотрел на поддержавшую его девушку. Только сейчас он заметил, как хороша она. То ли слабело действие сон-травы, то ли слова, отразившие чистоту и красоту души, осияли ее лицо иным светом, но ванво казалось, что в родной стороне не встречал он таких голубых глаз, равных лучшим самоцветам, добываемым гномами в горах, что ни у кого смоляной цвет волос так не оттенял безупречную белизну лица, как у стоящей рядом этеллерэ, что не было той, кого не затмила бы она. Ведь красота ее не горела яркими сполохами, что забьются в неистовом танце и поникнут, испепелив самих себя; не очаровывала прелестью розы, что увядает, едва исчезнут искрящиеся росинки с нежных лепестков. Ей не было сравнения, потому что она была всем – целым миром: безбрежностью моря с восходящим над ним солнцем, тайной лесной глуши, на которую с высоты взирают звезды, надежностью и уверенностью каменных вершин, чистотой сияющего на них снега… Келебросс не мог подобрать слова, чтобы им одним сказать об этой этелеррэ. Долго не мог, пока оно само не пришло к нему. И слово это было – Совершенство. Но это Совершенство скрыла от него тень неприветливого эльфа. Орлиф заслонил девушку собой, недоверчиво и неприязненно вглядываясь в серые глаза ванво. Он словно боялся, что чужеземец обидит девушку из его народа. «Даже лютый зверь не посмеет причинить вреда Совершенству», - хотелось крикнуть Келеброссу в ответ на безмолвные подозрения. Но он смолчал и пошел следом за королем этеллери, испытывая неясную зависть к темноволосому воину, оттого что не смел, как он, оберегать эту прекрасную девушку.

Владенья лесных эльфов казались ему ожившей сказкой. Его, привыкшего к каменным домам, очаровали жилища этеллери, оплетенные лозами под сенью раскидистых ветвей, возведенные в кронах могучих древ с хрупкими ступенями изящных лестниц, взбегающими к самым дверям, сливающиеся с лесом, словно и не руками они созданы, а самой природой задуманы. Келебросс озирался по сторонам, не замечая, что и его рассматривают с не меньшим любопытством. Десятки глаз напряженно следили за чужаком. Но король словно не замечал этого. Он чинно шествовал по лесным тропинкам, величественно склоняя венценосную голову в знак приветствия своих подданных, и вел себя так, словно не свершилось ничего необычного для него, а все происходящее было вполне закономерно. Келебросс с легкой завистью смотрел на прямую спину Эпаэлэ перед ним, на его широко расправленные плечи, и невольно перенимал эту исполненную достоинства поступь. Лишь однажды сбился он с ровного шага, когда их настиг лорд Орлиф, но и тогда ванво нашел в себе силы выдержать взгляд темноволосого эльфа и не дрогнуть под ним.

- Мы не станем отравлять сегодняшнюю ночь Советами, обвинениями и оправданиями, - заговорил Эпаэлэ. – Ты пришел в нашу землю, когда в разгаре празднества. И я не хочу лишать мой народ права на веселье. А завтра утром Совет станет решать твою судьбу. Пока же будь гостем в моих владениях. Ты можешь отдохнуть под сводами моего дворца или присоединиться ко мне в праздновании. Лишь в одном ты не волен – покинуть Воэдэу.

- Мой король, не находишь ли ты, что уместна стража?

- Орлиф, как я уже сказал, он – мой гость! Гостей не держат под стражей. И как своего гостя, - Эпаэлэ обратился уже к ванво, - я прошу тебя представиться. Скажи, как нам тебя называть. Мне слишком не нравится слово «чужеземец».

- Меня зовут Келебросс, я – сын Тургвайва, правителя Аэваньи, что в Империи.

- Что означает это имя?

- Серебряный дождь…

- Аргенрэйн, - на свой манер произнес его Эпаэлэ, и Келебросс невольно нахмурился. Ему не понравилось, что его назвали на чужом наречии. Но он не посмел возразить королю этеллери. – Так что ты предпочтешь, Аргенрэйн? Уединение или празднование со всеми?

- Я бы предпочел отдых, государь!

- Тогда проходи. Мой дворец не велик, но он никогда не бывает пуст. Если тебе что-то понадобится, довольно будет просто позвать, и кто-нибудь из моих подданных непременно откликнется.

Келебросс не сразу понял, куда приглашает его король. Лишь всмотревшись, он приметил резную деревянную дверь за хмельными лозами. Гостя-пленника привели к королевскому дворцу, что, укрытый зеленью, таился меж пяти могучих древ, переплетенных между собой кронами. Этажи дворца покоились на их стволах и ветвях, поднимаясь к небесам. Да, небольшое жилище короля лесных эльфов не шло ни в какое сравнение с просторным каменным домом Келебросса, но завораживало куда боле него. Оно притягивало взор и словно пряталось от глаз, казалось вечной тайной, просящей раскрыть себя. Ванво осторожно раздвинул зеленый полог, погладил пальцами искусную резьбу, будто не веря в ее существование или в то, что можно создать такую красоту.

- Орлиф, проводи Аргенрэйна до гостевых покоев. А потом присоединяйся к нам.

- Да, мой король, - этеллеро почтительно склонился и добавил, не выпрямляясь. – Я, полагаю, будет не зазорно, если я останусь рядом с вашим гостем, чтобы ему не было скучно в одиночестве.

- Орлиф! – с укоризной покачал головой Эпаэлэ.

- Я клянусь, что, как только стану в тягость ему, тут же покину дворец и не стану досаждать своим присутствием.

- Думаю, вы сами разберетесь. И надеюсь, что поутру мне не придется стыдиться за своего подданного или раскаиваться, что принял в своем доме чужеземца.

Король еще несколько мгновений, словно терзаясь сомнениями, постоял на пороге своего дворца рядом с эльфами, покачал головой и направился к своему народу, оставив Орлифа наедине с Келебросс.

Хетеилике и Аргенино долго не могли отвести глаз от деревьев, за которыми скрылась тропинка, что увела из священного места короля и чужеземца.

- Что ты думаешь об этом?

Голос Хетеилике еще немного подрагивал, но она уже не выглядела испуганной. Аргенино посмотрела на подругу с легкой завистью – ее столь легко можно было ранить, но и оправлялась от потрясений она очень быстро. Еще несколько минут назад готовая разрыдаться от страха, Хетеилике сейчас была озадачена и снедаема любопытством.

- А что тут думать? Все решит Совет.

- А ты? Нас ведь тоже позовут на Совет? Каким будет твое слово? Опять спасешь чужака?

- Он – не кукла! – голос Аргенино прозвучал несколько резко. – А я не знаю его, чтобы что-то решать сейчас. Для начала я хотела бы послушать его.

- А он красивый!

- Он… Он обычный…

Аргенино прикрыла глаза длинными ресницами, пряча взгляд. Она схитрила, говоря, что сочла чужеземца обычным. Это было неправдой. Исподтишка разглядывая ванво, она не почувствовала в чужеземце никакой угрозы. Что мог сделать ее народу этот юноша? Он был хрупким с виду, хоть и не уступал ее сородичам ни в росте, ни в ширине плеч. Да только взгляд доверчивый, улыбка светлая, растерянность, сквозившая в каждом жесте, повороте головы, в каждой морщинке собравшейся в уголках губ и вокруг чуть прищуренных глаз, делали его таким беззащитным, что становилось тревожно за него. Сам того не желая, он нажил себе серьезного противника в лице Линтфеара. И от того казался еще более уязвимым. Но самого его это, похоже, ни мало не волновало. Чужеземец уходил с королем, с интересом изучая Воэдэу, словно не его судьба должна решаться на следующий день, а вопрос лесного хозяйства. И от того девушке становилось смешно и боязно одновременно.

- Мне пора, Хетеилике. Я должна вернуться на свое место.

- Ты зачем пришел в наш лес?

- Я заблудился!

- Ты – эльф! Разве может кто-нибудь из нашего народа заблудиться в лесу? Откуда вы такие только взялись в этом мире?

- А вы? Мои предки так же пришли в Эталиэн, как и твои. И не тебе судить или укорять нас. Да и заблудиться в чужом лесу несложно, если дороги не видишь.

- Не смотреть под ноги в чужом, как ты сам сказал, лесу – верх глупости, чужак!

- Я оставлю за собой право не согласиться с тобой. Я… Тебе этого не понять.

- Это почему же? – язвительно осведомился Линтфеар.

- Почему? – голос Келебросс взвился. Сейчас им заговорила обида и начинающаяся паника. - Потому что, что такие, как вы, вообще понимают!? Вы живете одной единственной идеей – защищать. Пусть это благородно, пусть… Да, я не такой, как вы. Я смогу встать с мечом в руке, защищая родной дом, но не сумею сделать это своим призванием. И никогда моя душа не будет лежать к воинскому делу. Я восхищаюсь, такими как вы, как Алагос… Восхищаюсь еще и потому, что сам не умею того же. Но вы… Вы не хотите ставить себя на место таких, как мы. Вы ничего не видите, кроме своего Долга. Я оказался здесь случайно, но ты предпочел сразу же заподозрить врага, чтобы не получить удара в спину. Я приехал к Алагосу, чтобы узнать, что долг он ценит выше нас… Вы…

- Кто ты такой, чтобы осуждать меня? Ты… Ты сам пришел сюда. Никто тебя не звал. А сейчас обвиняешь меня в том, что я радею о своей земле. Ты… Избалованный мальчик, живущий за спинами других, - Линтфеар говорил быстро и яростно, так же как Келебросс мгновенье назад, и ванво не успевал вставить слово, чтобы возразить ему. – Ты… Ты…. Кто такой Алагос?

Казалось, вопрос застиг врасплох обоих спорщиков. Уже никто из них не повышал голос, не сверкал яростно глазами, не сжимал кулаки. Орлиф задумчиво прищурился, а Келебросс и вовсе выглядел растерянным.

- Мой брат. Он служит на границе Империи…

- На границе с нами? И он станет искать тебя?

- Полагаю, что станет. Даже уверен в этом. Может, не этой ночью. Но завтра поутру это точно.

- Завтра поутру? – почти ласково переспросил его этеллеро и тут же едва не зарычал. – Ты говоришь, что завтра поутру здесь окажется отряд гвардейцев Империи! И после этого удивляешься, почему я принял тебя не дружелюбно! Что будет, когда они придут сюда? Ответь, чужак. Скажи мне, что они придут с миром и без оружия… Можешь?

- Ты не смеешь даже думать, что мой брат убийца! Ни он, ни его люди…

- Люди? Вы связались с людьми?

- Аэванья принадлежит Империи, в которой в основном живут именно люди.

- И вы, эльфы, доверились смертным?

- Нельзя во всем видеть угрозу! В Эталиэне все смешалось. Свет и Тьма живут в каждом из нас. Достойные и мерзавцы есть в каждом народе. И люди не исключение. Иначе мой брат не стал бы жить среди них.

- Что ты знаешь о людях?

- А что о них могут знать отшельники?

- То, что в далекие времена мои сородичи бились с ними плечом к плечу! И они видели, как люди же предавали и продавали своих родных, своих друзей и лордов. Как из-за нескольких негодяев рухнула цивилизация. Как из-за десятка мерзавцев пленяли и убивали достойных людей, а они ничего не могли сделать. Люди слабы! Они подчиняются своим прихотям, они не верят в свои силы. Для них прав тот, кто сильнее. Страхи делают их безжалостными.

- Ты ошибаешься! Ты живешь временами, которые давно минули.

- Некоторые вещи не по силу изменить даже вечности, не то что нескольким векам, - выпалил Линтфеар, бросаясь к выходу. – Доброй ночи!

- Куда ты?

- Предупредить короля об опасности, что ты навлек на нас!

- Я… Я не навлекал. Я не виноват, - прошептал Келебросс в уже пустой комнате.

Этот непонятный разговор с этеллеро оставил в душе горький осадок, и диковинные залы дворца, и их убранство больше не интересовали его. Келебросс лег на удобное ложе в отведенных ему покоях. Мысли путались. Что сделает Орлиф, чтобы не допустить Алагоса в земли Воэдэи? Чем может сам Келебросс помочь брату, как уберечь его от ловушек лесных эльфов? И Келебросс с отчаяньем понимал, что сейчас он бессилен.

Тишина окутала дворец, укрыла своими мягкими крыльями. Ванво вслушивался в нее, словно боясь упустить момент, когда она рухнет – когда сюда примчатся лесные воины, сжавшие в ладонях холодные рукояти мечей взамен музыкальных инструментов и винных кубков, когда твердым шагом пройдет по своим коридорам король Воэдэи, чтобы осудить чужеземца. Келебросс прикрыл глаза, словно убоявшись тяжелого взгляда государя этеллери, чудившегося ему в темноте. Черная мгла ночи мешалась с оглушительной тишиной. Они затягивали, кружили в холодном водовороте, лишая всякой опоры в своем зыбком мире. Келебросс почувствовал, как подает, и отчаянии схватился руками за воздух…

Тяжело дыша, ванво сидел на ложе. В его глаза бил утренний свет, проникающий в гостевые покои через небольшое оконце. И хотя под эльфом было твердое дерево, чувство падения не покидало его. Келебросс несколько раз глубоко вдохнул, надеясь, что чистый лесной воздух развеет туман, что был в его голове, и почувствовал себя так, будто вынырнул с большой глубины. Только что вокруг была лишь затягивающая пропасть, и вдруг весь мир наполнился красками и звуками. Эльф вздрогнул, поняв, что проспал почти всю ночь. Просто проспал. И утро, знаменующее приход нового дня, вовсе не радовало его, ибо этот день мог отнять у него все. С улицы доносились голоса, приглушенные расстоянием и древесными стенами. Келебросс прислушался, но даже острый слух не позволил ему разобрать, о чем переговаривались этеллери. И благодушное спокойствие, что послышалось ему в их речи, лишь усилило тревогу. Ванво неохотно встал, перестелил смятое покрывало, оправил свое одеяние и волосы. Сын правителя Аэваньи мог предстать пред теми, кто вздумал решать его судьбу, лишь гордо держа голову и расправив плечи. А, значит, и голова, и плечи должны были выглядеть безукоризненно.

Хетеилике знала, где искать подругу. Едва солнце вызолотило листву рассветными лучами, она покинула священное место и направилась к лесной речушке. Аргенино уже была там. Девушка сидела на берегу, погруженная в свои мысли. Она выглядела столь истомленной, что Хетеилике побоялась ее тревожить, но свойственные ей любопытство и непосредственность пересилили.

- Арни, - светловолосая эльфийка опустилась на землю рядом с подругой и заботливо обняла ее за плечи, - как ты?

- Ночью я пыталась воззвать к духам, чтобы получить ответы на свои вопросы, - словно нехотя промолвила Аргенино. – Но это было напрасно.

- Ты спрашивала о чужаке?

- Да.

- Ох, Арни. Король призовет нас на Совет, где будет решаться судьба этого юноши. Я в смятении. Я не знаю, что говорить, о чем просить.

- И я не знаю, милая. Я так надеялась, что духи подскажут правильное решение. Но они предоставили мне принимать его самостоятельно.

- Ты хочешь помочь ему?

- Хетеилике, ты не понимаешь. Он же не может причинить вреда…

- Я знаю!

- Знаешь?

- Арни, ты не единственная зрячая здесь. Я, король… Мы прекрасно видели, что волчонок нескольких дней от роду куда опаснее, чем забредший в наши земли юноша…

- Значит, ему ничего не грозит…

- Ты ведь сама знаешь ответ. Страх перед неведомым может исказить то, что видели мы. Его судьба в руках Совета. Если никто не вступится за него…

Аргенино с такой силой сжала пальцы, что побелели костяшки.

- Это несправедливо!

- Ну, вот мы и нашли ответ. Я попрошу за чужеземца, Арни. Ты поддержишь меня.

Темноволосая этеллери так низко склонила голову, что густые локоны, скрыв ее лицо, коснулись земли.

- Линтфеар? – понимающе спросила ее подруга.

- Он… Если я вопреки ему буду просить за чужеземца… О, Хетеилике, как выбрать между ними? Чужой пришел к нам словно в ответ на мои мысли. Не помочь ему – предать саму себя. Помочь – чужим сделать родного.

- Ох, Линт иногда такой…

- … упрямый и глухой к чужим словам, - горько улыбнулась Аргенино. – Я знаю. Но он единственный близкий мне, веками оберегающий от всех невзгод. Я не могу потерять его.

- Я понимаю. Только… Не потеряй себя, Арни. А теперь пойдем. Король в любой момент призовет нас.

К началу Совета все собрались близ центрального круга. Эпаэлэ послал за Келеброссом, терпеливо поджидающим указаний в отведенных ему покоях. Выйти из королевского дворца он так и не решился. Потому приход одного из этеллери воспринял с радостью. Любое решение казалось ему лучше, чем ожидание и домыслы. Вопреки самым худшим из предположений ванво король приветствовал его благожелательно. Он вежливо кивнул гостю и сделал приглашающий жест, призывая его приблизиться. Остальные лесные эльфы также были спокойны и выдержаны. На лицах многих из них Келебросс заметил следы усталости, но никто из собравшихся не позволял себе проявить даже тени несогласия со своим королем. Безупречная дисциплина подданных Эпаэлэ напомнила ванво о родном доме и собраниях, которые устраивал его отец. Милорду Тургвайву было достаточно известить своих подданных, что он ждет их – не приказать, не упросить, а просто известить – и к назначенному времени все они были у своего правителя. Не явиться на зов Тургвайва ванви могли лишь по крайне уважительным причинам, и никто из них не считал свои личные заботы таковыми. Так и здесь. Подданные Эпаэлэ явились на его зов, не взирая на утомление, вызванное недельным несением службы, и держались так, что любой король гордился бы ими. Никто не проявлял и тени враждебности к чужеземцу. Даже лорд Орлиф, рассматривающий гостя с холодностью, ни коим иным образом не выказывал своего недовольства. Памятуя о том, как они расстались накануне, Келебросс внутренне сжался. Орлиф, еще вчера ярившийся от одной мысли, что в Воэдэу могут прийти гвардейцы Императора, сегодня казался воплощением спокойствия и самоуверенности. Что предпринял он, чтобы защитить свою землю? Келебросс дрогнул. А если лесные эльфы уже заготовили ловушки для Алагоса и его людей? Ванво выступил вперед, не дожидаясь слова короля, и заговорил.

- Вчера лорд Орлиф должен был доложить о моем брате…

- … патрулирующем границу вашей Империи с нашей землей. Да, Аргенрэйн. Но это не должно сейчас волновать тебя.

- Речь идет о моем брате!

- Нам не нужна война! И мы сделаем все, чтобы избежать ее. И уж, конечно, столкновение с воинами твоей земли не входит в наши планы. А теперь займи свое место и не говори, пока тебя о том не попросят.

- Простите меня. Но я все же хочу получить ответ, как вы отвели ту… угрозу, которую, по вашему мнению, представляют гвардейцы Империи.

Король Эпаэлэ выразительно вздохнул, давая понять, что Келебросс ведет себя вызывающе, но просьбу гостя удовлетворил.

- Воины Воэдэи проходят серьезную подготовку. Но их слишком мало. Веками искали мы дополнительную защиту для своей земли и нашли ее в магии. Я не боюсь сказать, что мы лучше остальных, лучше даже других эльфов, слышим землю. Растения, животные, птицы… за множество лет нашего изгнания они стали нам куда более родными, чем иные дети Создателя. И как мы слышим их и помогаем им, так они, так земля, вода и воздух, давшие им жизнь, слышат нас. И помогают. Духи леса ответили на наш зов – заплели дороги, затуманили глаза чужим иллюзиями… Твой брат и его люди блуждают вдоль нашей границы, но не смогут пересечь ее, пока мы не позволим.

Келебросс криво улыбнулся.

- Это удобно, да? Теперь у вас много времени, чтобы решать мою участь.

- Мальчишка! – повысил голос Эпаэлэ. – Ты хоть знаешь, чего может стоить длительное обращение к магии? Особенно теперь, когда силы магов истощены несением службы. Чем быстрее мы примем решение, тем лучше. Я не стану рисковать своими подданными.

- Тогда просто отпустите меня!

- После того, как ты узнал, что у нас мало воинов? – язвительно осведомился Орлиф.

- Да как же вы не понимаете, что войны ушли в прошлое? Никому не нужны несколько новых акров земли, если ценой за это станет весь мир, в котором мы живем.

- Как я понимаю, ни моя просьба, ни мой приказ не убедят тебя соблюдать правила и не выступать, пока тебя не пригласят, - король говорил ровно, и от его холодного, спокойного голоса Келебросс себя почувствовал куда более виноватым, чем если бы Эпаэлэ строго одернул его. Но короля этеллери в этот момент, казалось, куда больше занимали его собственные руки. Он то сжимал кончики длинных сильных пальцев, то разводил ладони в стороны, не отрывая взгляда от них. – Ну раз так, то… то начни свой рассказ с того, кто ты, как твое имя, где ты родился и вырос…

- Меня зовут Келебросс. Я – сын правителя Аэваньи, эльфийских земель в Империи.

- Я слышал, что Император принадлежит роду смертных.

- Это так.

- Вы, эльфы, те, кого называют Перворожденными, подчиняетесь людям?

- Да… Нет! Вы же тоже заключали союз с людьми. Разве не об этом мне вчера поведал лорд Орлиф?

- Мы заключали союз, но не вставали под их руку, - мрачно отозвался темноволосый эльф.

- Для нас… Для нас это тоже нечто, похожее на союз. Мы живем по своим законам…

- Но на землях Императора?

- Аэванья – наша земля! И никто из подданных Империи, даже сам Император не станет посягать на нее. Таков уговор.

- Вы доверились людям?

- Нельзя жить в подозрениях, лорд Орлиф. Они убивают душу. Сжигают ее изнутри.

- Довольно препирательств! – тихо, но властно осадил спорщиков король. – Видно, мы на многое смотрим по-разному, но я не хочу обсуждать здесь вопросы мировоззрения. Мы должны решить, как поступить с тобой. И если взаимоотношения между народами вызывают никому не нужные споры, мы не станем обсуждать их. Расскажи нам о жизни в других землях. С тех пор, как мы ушли в добровольное изгнание, минуло более тысячи лет. О событиях, произошедших за это время за пределами Воэдэи, почти ничего не знаем. И судить о том, сколь велика опасность, что таится в твоем возвращении домой, не можем.

Келебросс растерялся. Как за короткое время рассказать о том, что произошло за тысячу лет? Как в нескольких предложениях описать вековую историю? А уж если многое тебе и вовсе не ведомо, то такая задача кажется невыполнимой. Ванво прикрыл глаза и заговорил, надеясь, что в ходе беседы он сможет найти достаточно слов, чтобы успокоить этеллери, убедить их в том, что ныне им ничего не грозит.

- Около девятисот пятидесяти лет назад закончилась Седьмая Война Открывшая Истину. В те дни были найдены свитки… Но вы же сами об этом знаете.

- О свитках мы знаем. И о последствиях тоже. Фандессифит был на Совете Мудрых. Он принес нам весть о решении, принятом там.

- Значит, Перемирие – не новость для этеллери!?

- Мы слышали о нем. Но мы не знаем, как выполняются его условия другими народами.

- Выполняются. Народы боятся этих предсказаний.

- Значит, мир стал идеальным? – в словах Орлифа, в его улыбке, исказившей красивые черты, сквозил ничем не прикрытый сарказм.

- Нет. И вы прекрасно понимаете это, - как можно спокойнее отозвался Келебросс.

- Но если в Эталиэне царит Перемирие?

Ванво посмотрел на светловолосую девушку, одну из тех, кого он увидел в Воэдэе первыми. Сегодня в ее глазах не было ни страха, ни подозрений. Только искренняя жажда знаний. Келебросс не сдержался – тепло улыбнулся ей и принялся, как ребенку, объяснять те истины, что не раз слышал от отца и Меледира.

- За Перемирие все народы Эталиэна заплатили дорогую цену. Тень коснулась каждого, кто пришел сюда. Капля ее навеки осталась в душах рожденных здесь. Ее нельзя изжить. Черпая силы в наших слабостях, она свивает свои гнезда, а самых податливых ставит себе на службу. Но пока миром правит разум, их остаются единицы. Они могут сбиваться в разбойные шайки. Но пока народы едины, они в состоянии, если не искоренить разбой, то бороться с ним.

- Единство народов! Разве это не прекрасно? Разве не к этому стремились мы всегда? – глаза Хетеилике засияли, когда она обратил свой взор к королю. – Арни была права. Мы должны выйти из тени лесов.

- Не торопись с выводами, - одернул ее один из старших эльфов. – Стоит ли нам, так долго скрывавшимся, вновь напоминать о себе?

- О, нет, - светловолосая эльфийка была настроена решительно. Ее слова зазвучали дерзко и язвительно. – Мы лучше будем прятаться и таиться, пока все не позабудут о нас и не придут сюда, искренне полагая наши земли пустующими.

- Хетеилике, довольно, - резко осадил ее король. – В единстве сила, Аргенрэйн. Если твои слова верны, то мир сильно изменился. Что же там происходит теперь? Не только в твоей земле. Во всем мире!

- Я… Я не знаю наверняка…

- Как же так? – разочарованию Аргенино не было предела. Оно отразилось на ее лице, зазвучало в голосе. И Келебросс почувствовал себя не только неуютно, но и виноватым. А Аргенино осуждающе покачала головой и продолжила. – Вы живете, не таясь, и при этом не хотите ничего знать о других.

- Мы недостаточно знаем даже о себе, - Келебросс отвел взгляд не в силах выдержать пристального взора сапфировых глаз темноволосой девушки. Признавшись ей в своем незнании, он почувствовал необъяснимый стыд.

- Что значит «недостаточно»? – потребовал его внимания Эпаэлэ. – Разве ваш народ не ведет летописей?

- Ведет. Но мало изучить историю. Важно понять те уроки, что преподносит нам жизнь, чтобы не повторять былых ошибок.

- О каких ошибках ты говоришь?

- Меледир, наш бард, говорил, что самую большую ошибку мы совершили, когда пришли в новый мир, принеся с собой старые взгляды. Если бы мы сумели с самого начала принять то, что это новый мир, новая жизнь и начинать ее надо по-новому, а не пытались подчинить все вокруг прежним правилам, все было бы совсем иначе. Я много читал, изучал нашу историю, и те свитки, которые касались других народов. Я считаю, что он прав… Невозможно жить в изменяющемся мире, не изменяясь самому. Эльфов это касается в первую очередь.

- Почему ты так считаешь?

- Потому что смертные легче нас приспосабливаются к обстоятельствам. Их душа не привязана к миру. Их память – не расправленное полотно, на котором виден весь узор. Они легко забывают о том, что было год назад, и живут в соответствии с тем, что есть сегодня. А мы так не можем. Мы обречены снова и снова обращаться к памяти, которую нельзя изменить. Мир меняется, а нас держит память. И душа, что словно мост между ними, начинает болеть…

- И что же ты почитаешь решением в этой ситуации?

- Изменять себя… Пусть медленно. Пусть никогда никто из нас не сможет перемениться полностью. Но пора учиться приспосабливаться под мир, никогда не забывая, что было вначале. Сравнивая и ища ответы…

- Ты не глуп. И говоришь складно. Но к чему ты ведешь свою речь?

- К тому, что мы, как и все совершили ту же глупую, но роковую ошибку, мой король. И я признаю правду в его словах. Надеюсь, что полотно вашей памяти, лорды Совета, не укроет занавесом ваши глаза, - ответила за ванво темноволосая девушка.

Среди приглашенных на Совет поднялся ропот – кто хотел поддержать Аргенино в ее смелых словах, кто возмутиться дерзостью юных… Эпаэлэ сжал виски. Много слов было уже сказано, и много времени заняли они, хоть и пролетело оно незаметно. Только решения не было. Напротив, в душе короля царила настоящая битва. Коря себя, за то, что бежит от необходимости сделать выбор, Эпаэлэ властно поднял руку.

- Я прошу всех прерваться. Мы уже много времени провели здесь, но единого решения, как я понимаю, нет. Предлагаю отдохнуть и отобедать. После чего мы продолжим разговор.

Повинуясь его знаку, один из лесных эльфов покинул круг, растворившись в зелени деревьев. Но уже спустя несколько минут этеллеро вернулся. А следом за ним появились и другие эльфы, которые принесли с собой небольшие резные столики и снедь. Присоединяться к трапезе они не стали, и ушли так же быстро, как и появились.

- Аргенрэйн, - Эпаэлэ сделал приглашающий жест, и ванво занял место за его столом.

Велика же была радость Келебросса, когда с другой стороны к ним приблизилась Аргенино. Эльф вскочил на ноги, стоило ей подойти. А взгляд ее, уже не укоряющий, а светлый и заинтересованный, показался ему лучом весеннего солнца после долгой сумрачной зимы.

- Не смей на нее так смотреть! – прошипел ему на ухо лорд Орлиф, также присоединившийся к королевскому столу.

Встретив холодный взгляд лесного эльфа, Келебросс зарделся. Как он мог проявлять такое внимание, к деве, что уже отдала свое сердце и разделила жизнь с другим. Неудивительно, что Орлиф так невзлюбил его.

- Прости, лорд. Я не имел в мыслях ничего плохого, - невнятно пробормотал он, терзаясь стыдом и завистью.

- Моему брату нечего прощать тебе.

Келебросс перевел смущенный взор на эльфийку. Сквозь туман неведомых ему доселе мыслей, сквозь сияющую пелену, павшую на его сознание при взгляде в сапфировые глаза темноволосой красавицы, такие прекрасные, что даже отразившееся в ясной синеве недовольство, не могло лишить их и доли очарования, ванво не сразу разглядел суть ее слов. Когда же понял, то окончательно растерялся и потерял способность рассуждать холодно. Только и смог, что пролепетать:

- Брату?

- Да, брату. Мы с Линтом во многом не похожи, как внешне, так и во взглядах. Но это не меняет того, что мы с ним родные брат и сестра, и не мешает нам искренне любить друг друга.

- И я никому не позволю обидеть мою сестру!

- У меня и в мыслях такого не было! Да и не могло быть.

- Было или не было, а твое появление здесь может натворить бед куда больше, чем ты сам думаешь, - не удержался Орлиф.

- Мой брат считает, что ошибкой будет как раз отказаться от уклада жизни, начавшегося здесь вместе с приходом в Эталиэн наших родителей, - Аргенино словно пыталась укорить своего брата, но улыбалась ему так тепло и ласково, что он не мог не ответить на ее улыбку. – Я же полагаю, что мы не можем жить в мире, но существовать отдельно от него. Птицы и звери, травы и деревья… Это лишь часть мира. Нельзя дышать лишь частью воздуха, нельзя найти в роднике той воды, что не касалась земли. Мир должен быть целым, а не поделенным на кусочки.

- Тебе бы поговорить с нашим бардом, - улыбнулся Келебросс. – Вот он порадовался бы такой собеседнице.

- А ты?

- А я не умею так говорить. Я много читал, я многое… ощущаю, даже не понимая. А словами и того тяжелее высказать.

- Мне показалось, что несколько минут назад ты был весьма красноречив, - улыбнулся Эпаэлэ. – Ну, вот что нам с тобой делать, Аргенрэйн? Как и моему народу не смутить умы, и по совести поступить?

- Я не знаю, государь. Видимо, не мою вам судьбу решать надо. А судьбу вашего народа. Пока вы не определитесь в выборе относительно нее, не сможете и мою участь решить.

Эпаэлэ допил остатки вина из своего кубка и ополоснул пальцы в поднесенной чаше с хрустальной водой.

- Боюсь, что мы не можем решить судьбу бедаэллтини так скоро, или откладывать разговор о тебе так надолго. Пора продолжать Совет. Я прошу всех занять свои места.

Этеллери вернулись к своим местам. Келебросс вновь вышел в центр круга, столкнувшись по пути с Хетеилике. Девушка тепло улыбнулась ему, словно обещая свою поддержку. И теперь ванво был уверен, что не одна она готова помочь ему. Темноволосая эльфийка ничего не обещала ему, но он уже твердо знал, что и она отдаст свой голос ему в помощь, даже если это вызовет раздор между ней и ее братом. Об этом Келебросс и вовсе не волновался. Он видел, что привязанность лесного эльфа к своей сестре велика. Он, несомненно, простит ее, даже вздумай она противиться его воле. Почувствовав себя намного увереннее, чем утром, ванво гордо выпрямился, готовый отвечать на любые вопросы. Но он не ожидал того, что случилось дальше.

После перерыва король уже почти не заговаривал с ним. Но от его подданных вопросы так и сыпались. Келебросс, уже настроившийся рассказать об Империи и Аэванье, и даже от имени отца пригласить этеллери побывать гостями в их земле, совершенно растерялся, когда на него обрушилась лавина совершенно непонятных ему вопросов. Где сейчас обитают больги? Разрабатывают ли гномы новые месторождения руд? Кто занимается оружейным делом? Велики поля пшеницы в Империи? Ему казалось, что члены Совета ведут какую-то свою, одним им понятную игру. А вопросы не кончались. Келебросс начинал путаться и сбиваться. Он видел, с каким состраданием смотрит на него светловолосая девушка, как отводит глаза Аргенино, и понимал, что они не смогут помочь ему. Ванво был благодарен им, королю и нескольким другим эльфам уже за то, что они не принимали участия в этой игре. А от вопросов остальных уже, казалось, начал звенеть воздух. Но они не знали жалости, не давали даже передохнуть и требовали новых и новых ответов. Среди них был и Орлиф. И только когда ванво совсем обессилил, поднялся Эпаэлэ.

- Довольно! На сегодня хватит. Уже сказано слишком много, и пора остановиться. Ваши вопросы уже начинает диктовать любопытство, а не та цель, ради которой мы здесь собрались.

- Но, государь, мы не приняли решения, - встал один из его подданных.

- Видимо, и не примем сегодня. Каждый из вас сейчас не согласен сам с собой, не то что с другим. Завтра утром мы вновь соберемся здесь и продолжим. За это время я прошу вас обдумать все то, что вы услышали сегодня, решить для себя, что сейчас кажется наиболее важным вопросом. А завтра говорить только по существу.

Келебросс перевел дух. Он и рад был этой передышке – не мог не радоваться. За день бесконечных вопросов из него словно все силы вытянули. Но новое ожидание и огорчало его. Даже не за себя уже боязно было, хотя неопределенность еще никому не внушала уверенности. Келебросс тревожился за Алагоса. Он, словно наяву видел, как брат мечется по лесу, разыскивая его, но снова и снова возвращается на одно и то же место, где его ждут лишь верные люди. Ванво понимал, какой огонь сжигает душу его брата, и был готов многое отдать, чтобы только успокоить его.

Этеллери разошлись по своим делам. Никого Эпаэлэ не приставил к нему. Но пройдясь по лесу, Келебросс понял, что не доверие стало причиной тому. Как не могли воины Императора прийти в Воэдэу, пока ее защищала магия, так и он не мог покинуть земли лесных эльфов. Ванво был близок к тому, чтобы пасть духом. Он уже не искал выхода, даже не думал, как передать весть брату. Просто бесцельно блуждал по чужой земле, пока усталость не взяла свое. Но и тогда он не пожелал возвращаться во дворец короля. Одиночество сейчас ему было милее общества гостеприимного пленителя. Келебросс опустился на шелковую траву, ковром укрывшую берег не то маленькой речушки, не то широкого ручья, и долгое время бездумно смотрел на резвые волны, перекатывающиеся по камням. Он так и просидел бы здесь до утра, которое неотвратимо приближалось, в одиночестве, но легкие шаги позади него, подсказали ванво, что его планам не суждено сбыться. Резко обернувшись, он увидел темноволосую девушку, замершую в нескольких футах от него, словно она не решалась подойти ближе.

- Я люблю это место, - прошептала она, чтобы разрушить затянувшееся молчание, ставшее уже неловким. – Здесь самое красивое небо в нашей земле.

- Небо везде одно.

- Нет. Ты не прав. Посмотри туда, - девушка протянула руку по направлению течения речушки. – Там деревья не прячут его, не стремятся отвлечь взор своим резным убранством. Они словно узорная кайма обрамляют его. А на горизонте небо и вода сливаются в одно. Не только небесная синь отражается в реке, но и ее волны, умывают свод.

Келебросс больше ради соблюдения приличий посмотрел, куда указывала девушка, и вздохнул. Аргенино была права. Тонкая лента реки, растворялась в темной синеве, мерцала отраженными звездами, и, казалось, что край неба, соприкоснувшийся с ней, чуть дрожит, словно его тревожат быстрые волны. И черные силуэты деревьев виделись каймой, прописанной тушью по этому иссиня-черному волнующемуся полотну.

- Красиво, - с замиранием сердца признал ванво, и девушка улыбнулась.

Но ее улыбка сразу же померкла. Аргенино бросила быстрый тревожный взгляд на эльфа, отошла в сторону и тут же вернулась. Вся ее поза – от опущенной головы до сцепленных тонких пальчиков – выдавала напряжение, которое передалось и Келеброссу.

- Что-то случилось, да? – взволнованно спросил он ее и удостоился еще одного быстрого взгляда, в котором сквозили нерешительность и сомнения.

- Я не просто так пришла сюда. Я искала тебя. Мне кажется, что… Что я нашла ответ на много вопросов. И хочу обсудить это с тобой.

- О чем ты говоришь? – осторожно поинтересовался ванво, почти испуганный ее словами.

- Скажи мне, чужеземец, - девушка склонила голову, и темная прядь упала ей на щеку, - я хоть немного нравлюсь тебе?

Келебросс показалось, что он разучился дышать. Кровь прилила к щекам, забилась в висках. Захотелось так многое сказать. О звездах в ночи и песнях соловьев, о свежести весеннего ветра и чистоте первого снега… о том, что теперь для него все это меркнет в сравнении с нею. Но смог лишь выдавить из себя:

- Я не смог бы солгать тебе. Да, госпожа.

- Насколько сильно я нравлюсь тебе?

- К чему этот разговор?

- Просто ответь мне. Нравлюсь ли я тебе настолько, чтобы ты захотел связать со мной свою жизнь? Всю жизнь, Аргенерэйн. Келебросс.

- Всю жизнь? – Келебросс боялся поверить в то, куда клонит Аргенино. Разве могла она, красавица из рода этеллери, захотеть стать женой чужеземца, осквернившего их святыню? – Я бы… я бы многое отдал, чтобы ввести тебя в свой дом. Но стоит ли говорить об этом?

- Сколько бы отдал, чужеземец? Заплатил бы ты родным домом за жизнь со мной?

- Родным домом?

Келебросс склонил голову к плечу, повторив эти слова про себя, словно пробуя их на вкус. Родной дом… Это там, где остались такие любимые родители и братья, там где он еще нужен Тириглору и младшей сестре. Но был ли родным тот дом, откуда рвалось сердце?

- Я бы хотел остаться с тобой… Но зачем ты спрашиваешь об этом?

- Затем, что если ты станешь моим мужем, то мой брат, самый жаркий твой противник на сегодняшний день, не посмеет призвать тебя к ответу. Он смирится и отойдет в сторону. И я хочу знать, что для тебя проще – лишиться свободы, а, возможно, и не только ее, или все равно потерять свободу, но жизнь провести со мной?

- Ты так хочешь спасти меня, что наденешь оковы на себя?

- Я сделаю это по доброй воле, чужеземец, - смутившись, ответила ему девушка. – Я никогда не встречала таких, как ты. Мне уже никогда не забыть тебя, не вырвать из своего сердца. И твоя боль станет моей болью, твоя смерть – моей смертью. Только поэтому решилась я презреть все законы приличий и прийти к тебе, просить тебя стать моим мужем.

- Но кто станет свидетелем наших клятв, melima? Разве согласится кто-нибудь из твоего народа обручить нас?

- Есть Силы превыше родства, могущественнее королей и чародеев. Услышанное и признанное ими, не опровергнуть, не отменить тем, кто ходит по земле. Если ты не жалеешь о сказанных сгоряча словах, если готов прожить жизнь рука об руку со мною, то пойдем.

Аргенино протянула ему ладонь, и Келебросс принял ее. Он был готов идти куда угодно, лишь бы рядом с ней. Девушка вела его, таясь от глаз родичей, заклинаниями укрывая свой путь, пока не вывела к маленькой поляне. Деревья, сомкнув круг, часовыми стояли, сторожа ее. Хрустальный родник бил из-под земли. А высоко-высоко над головой раскинулось чистое небо, на котором еще сияли звезды, чуть подернутые предутренней дымкой.

- Еще одно священное место? – прошептал Келебросс, почувствовав неловкость, легкое раздражение и благоговение одновременно.

- Да. Это место таинств, вверенное мне… Восточный луч Звезды…

- И кто здесь услышит нас?

- Земля под ногами, вода в роднике, ветер в кронах деревьев, звезды над нашими головами, огонь, - девушка высекла кресалом искру, и та побежала по заранее заготовленным сухим веточкам, разгораясь в небольшой костерок. – Они вечные… Они будут, когда не станет эльфов, когда исчезнет этот мир. Они услышат и увидят, как мы принесем клятвы верности, разделим жизнь друг друга: хлеб и воду, крышу и ложе… Трава нам станет ковром, а небесный свод – самой верной крышей, что не обрушить никому, родник напоит, огонь согреет, а деревья укроют от чужих глаз, а звезды засвидетельствуют наш союз.

Келебросс, не веря себе, словно во сне расстелил свой плащ, на который Аргенино переложила с каменного стола каравай хлеба. Девушка покрутила в пальцах небольшую чашу, больше напоминающую глубокую тарелку, и, резко вдохнув, как перед прыжком в пучину, зачерпнула в нее родниковой воды, наполнив до краев.

- Ты действительно хочешь этого?

- А ты?

- Я уверена в своем решении!

- Как и я, - ванво нежно улыбнулся девушке, почувствовав необъяснимый прилив сил. – Как и я, - длинные пальцы ласково тронули ее подбородок.

- Тогда не будем терять времени!

Аргенино кивнула на каравай, и эльф поспешно взял его.

- Повторяй за мной, - прошептала девушка, обеими руками подняв над головой чашу.

- Духи извечные, Владыки лесные, перед вами, взирающими с небес, впитывающими землей, говорящими листвой, слушающими водой и видящими огнем, приношу я клятву свою…

- … приношу я клятву свою…

- По доброй воле, по веленью сердца, в согласии с разумом называю я этого мужчину своим мужем…

- … называю я эту женщину своей женой…

- Вашим именем клянусь я хранить любовь и верность ему

- … хранить любовь и верность ей…

- Никто третий ни словом, ни делом не сможет посеять сомнения в нем…

- … не сможет посеять сомнения в ней…

- Как завещано Создателями и предками нашими, стану единым с ним, разделив свою жизнь, приняв его судьбу.

- … ее судьбу.

- Как сейчас мы преломим хлеб и разделим воду, так и отныне делить нам пищу друг с другом и не искать отдельного стола.

Келебросс, словно досконально зная весь обряд, разломил каравай и протянул Аргенино половину. Лишь когда девушка, не взяв в руки хлеба, откусила от своей части, ванво, как голодный, впился зубами в зажатый в ладони оставшийся кусок. Аргенино чуть улыбнулась и поднесла чашу к его губам, после испив из нее сама.

- Одной дорогой пришли мы под небесный свод, единый для всех. По одной дороге нам и дальше ходить, под одним сводом жить.

Оставив в сторону и хлеб и воду, девушка повела Келебросс к массивному дубу. Не разжимая рук пошли они вокруг него.

- Это не я должна говорить, - прошептала этеллерэ, и легкая тень омрачила ее лицо. – Хорошо бы, чтоб брат… Но выбирать не приходится, - девушка тряхнула головой, улыбнулась, словно солнце засияло, и возвысила голос. – Деревья, хранители наши, я покидаю род свой, но не в землю втаптываю его, а в память. Отныне я принадлежу роду мужа, если он примет меня….

Келебросс прерывисто вдохнул. В полумраке, озаряемом неверным светом костра, глаза этеллерэ казались огромными, до краев наполненными жидким трепещущем пламенем. И этот огонь разжег ответный в сердце ванво, склонившегося к ней, припавшего к ее губам долгим поцелуем.

- Разве смогу я отказаться от дара?

Плащ на голой земле казался им мягчайшей периной. В эту ночь Келебросс чувствовал себя самым неловким, но самым счастливым эльфом на много миль округ. И когда солнце тронуло своим лучом темные волосы спящей на его груди девушки, он страшился лишь одного, что кто-нибудь сможет их разлучить.

Новый день начался с нового Совета. Едва солнце поднялось высоко над головами, все вновь собрались в центральном круге. И на сей раз никто не был склонен к долгим раздумьям. Старейшины Посвященных требовали скорейшего решения вопроса с чужеземцем – сил их подопечных не хватало, чтобы и дальше не пускать стражей Империи в земли Воэдэи. А воины под руководством Алагоса не думали прекращать поиски брата своего командира. Это Старейшины знали так же хорошо, как и то, что отведи они чары, и чужаки ворвутся в лесные владения, не прося помощи, а требуя ответа. Понимал это и король Эпаэлэ, но никак не мог принять решение. Каково же было его удивление, когда сам Келебросс предложил его.

- Позвольте мне выйти, разрешите поговорить с братом. Поверьте, он отзовет своих воинов, а я вернусь сюда.

- Почему мы должны верить тебе? – взвился Орлиф, не взирая на предостерегающий жест короля. – Откуда нам знать, что, оказавшись в своей земле, ты не захочешь остаться там, что возвращаясь сюда, ты придешь один? Ты просишь нас поверить тебе там, где столько возможностей поймать нас в ловушку. Но что взамен? Назови хоть одну причину поверить тебе, и я сделаю это.

- Я не вернусь в Империю и не причиню зла Воэдэе потому, что здесь отныне моя семья, лорд Орлиф, - холодно отозвался ванво.

Тишина повисла над поляной, настолько глухая, что казалось сам воздух поглощает все звуки – шелест листьев, песню ветра, журчание ручьев, дыхание собравшихся на Совет. Никто не решался нарушить ее. Никто, кроме чужеземца, пришедшего к лесным эльфам по неведению, задержавшегося по чужой воле, по своей – оставшегося навсегда. Келебросс преклонил колено пред Эпаэлэ, но головы не опустил. Он заговорил спокойно и ровно, но в каждое слово вкладывал столько души, что нельзя было не поверить ему, усомниться в том, от сердца ли его речь или из расчета.

- Прости, великий король этеллери, что без твоего дозволения я взял себе великую драгоценность, взращенную в ваших лесах. Но не верну я ее ни семье, ни королю. Взамен лишь сам могу остаться здесь.

- О чем ты говоришь, ванво?

- Обо мне, милорд, - Аргенино опустилась на колени подле Келебросса, смиренно потупив глаза.

- Арни, - прошептал ее брат, смертельно побледнев.

- Да, Линтфеар. Так было решено мной… нами, - Аргенино взяла мужа за руку, - что отныне мы едины. И прежде чем грозить его судьбе, вспомни, что этим ты осудишь и меня. По велению сердец принесли мы клятвы верности. Землю, воду, деревья, ветер и звезды призвали мы в свидетели. И они не оставили нас своей милостью. Живущим на земле отныне не разрушить этот союз.

- В таком случае нет смысла противиться очевидному. Я благословляю твой выбор, Аргенино, - провозгласил король Эпаэлэ. - И принимаю тебя, Келебросс, как сына своей земли. Надеюсь, и ты, ступив под наш кров, не причинишь зла своему новому дому.

- Только не требуйте от меня забыть о старом, - тихо промолвил ванво. – Там остались те, кто безгранично дорог моему сердцу. Не просите меня вычеркнуть их из моей жизни. И пусть здесь теперь мой дом, не лишайте меня права быть хоть гостем там.

- Я прошу о том же, мой король, - подняла на Эпаэлэ глаза Аргенино.

- Так тому и быть. Никто не станет удерживать тебя на одном месте. И ты, Аргенино, вправе разделить дорогу мужа. Кроме того, я дозволяю твоим родным навещать тебя в моей земле. Но пока что только им.

- Об этом вам нет нужды волноваться. У них слишком мало свободного времени. Если в нашем доме и будут гости, то крайне редко.

- Хорошо. Полагаю, раз вопрос решился сам собой, то больше нет нужды удерживать всех здесь. Пора вернуться к обыденным делам. Тебя же, Келебросс, я попрошу успокоить воинов Императора.

- Да…, - ванво замолчал на мгновенье, но все же смог произнести непривычные ему слова, - мой король…

Эпаэлэ сделал вид, что не заметил заминки. Он был несказанно рад, что его народ, почти тысячу лет живущий в добровольном изгнании, и сейчас не потрясут серьезные перемены. Возможно, Аргенино права, и пришла пора для этеллери открыться миру. Но лучше будет, если это окажется не болезненным разрывом с вековыми привычками, а осторожным, тщательно продуманным изменением. Когда земная твердь начинает меняться, можно смириться с силами природы и ждать, пока равнину избороздит морщинами оврагов, а реки потекут по иным руслам; можно воспротивиться и понять, насколько ничтожны твои попытки. Но лучше посадить дерево, не давая увеличиться яру. Может новое деревце среди его народа поможет уберечь землю этеллери от болезненных перемен, но подвигнет на поиск, поможет выбраться из кокона привычек и былых страхов. Им предстоят долгие беседы. С помощью Келебросса этеллери смогут узнать о жизни своих ближайших соседей. Его родные смогут приучить лесных эльфов к мыслям о чужаках в Воэдэе. А пока пусть мальчик осваивается здесь и привыкает к своему новому положению. И неважно, что некоторые слова еще даются с трудом.

- Полагаю, все теперь знают, что им делать. Займитесь этими делами.

Аргенино поднялась с колен. Все решилось так легко и просто, что ей захотелось смеяться. Оставалось только поговорить с братом. Она взглядом отыскала Линтфеара в толпе. «Он поймет меня. Должен понять», - убеждала себя девушка, пробираясь к нему, пока Старейшины Посвященных заняли разговором Келебросс. Но король опередил ее.

- Линтфеар, задержись. Я бы хотел поговорить с тобой, - Эпаэлэ сделал эльфу знак следовать за ним. И Аргенино не осталось ничего другого кроме как присоединиться к мужу.

Посвященные вывели Келебросса за границу Воэдэи. Аргенино, провожавшая его, смотрела глазами полными тревоги. Она ни слова не произнесла, лишь сжала его руку, прежде чем указать путь туда, где был его брат. Неясное чувство впервые закралось в ее сердце. Даже не тревога, а что-то похожее на ревность к прошлой жизни Келебросса, к его старшему брату. Она была уверена, что муж не обманет ее и вернется к назначенному сроку. Но стоило завидеть, как туманятся его глаза, почувствовать его смятение и боль, что одолевали ванво при каждом упоминании Алагоса, как в груди вновь поднималась жаркая удушливая волна – не то беспокойство за мужа, не то ревность к его брату. Она не сказала ни слова – знала, что Келеброссу и без того тяжело, но рука, сжимающая его ладонь, дрожала.

- Я вернусь, - прошептал он, целуя ее губы, и ушел.

Северо-западные земли, Империя

Едва чары Посвященных остались позади, как эльф ощутил всю тревогу леса. Он еще не увидел никого из императорских гвардейцев, не услышал шума, а уже почувствовал, как сами деревья дрожат и перешептываются, растревоженные людьми.

- Алагос, где ты? – спросил он пустоту, но был уверен, что брат услышит его.

Так и в детстве бывало, что, растерявшись в лесу, они находили друг друга, словно притягиваемые мыслями. И сейчас – Келебросс шел по наитию, совершенно не припоминая тех тропинок, что два дня назад увели его прочь от брата. Всего два дня, а его жизнь изменилась сильнее, чем за все предыдущие века. И не только его. Стоило Келеброссу задуматься, как отнесется брат к его решению, как его обдавало жаром. Алагос примет его решение, но не поймет, а, возможно, и не простит. И от этого становилось бесконечно страшно. Найти одну семью ценой другой, обрести любимую, но лишиться самого близкого брата – Келебросс даже не мог представить, могло ли хоть что-то быть хуже этого.

Брат просто сгреб его в объятья. Келебросс даже не успел опомниться, как прибежавший на его зов Алагос прижал его к себе, отстранился немного, желая убедиться, что он не пострадал за дни блужданий по лесу, и снова обнял. Он говорил и говорил. То тихо, срывающимся шепотом, о том, что едва не лишился рассудка, разыскивая брата, то почти кричал, требуя ответа, где тот был. А Келебросс его не слышал – только ощущал соль своих и братских слез на губах. Вокруг собирались люди. Алагос поблагодарил их за помощь и отправил в лагерь отдыхать. Келебросс был бесконечно признателен ему за это. Говорить с братом он предпочел наедине. Не предназначались его слова для чужих ушей.

Сначала они шли молча. Алагос не торопил брата, не требовал от него немедленных объяснений, а Келебросс все не мог собраться с мыслями. Наконец он заговорил.

- Брат, я… я провел эти дни, не в блужданьях по лесу.

- Это уже я понял, Келебросс. Твоя одежда, волосы в порядке, лицо умыто, - пояснил он свои слова. – Даже если бы ты заблудился здесь, что почти невозможно, я нашел бы тебя. Мы нашли бы друг друга, как было в детстве. Тебя словно не было в этом лесу.

- Ты не сильно ошибаешься. Я был… Я был за границей Империи. В лесу Воэдэи.

Алагос бросил на брата быстрый пронзительный взгляд и тут же отвернулся. Но Келебросс успел заметить, как он помрачнел.

- Меня там встретили вполне … Мне оказали хороший прием.

- Но назад не проводили, - вкрадчивым голосом проговорил брат.

- Алагос…

Договорить Келебросс не успел. Его брат поднял руку, призывая к молчанию. Он весь подобрался и стал походить на дикого лесного кота, готового к прыжку.

- Что ты? – прошептал Келебросс, поразившись такому поведению

- Здесь кто-то есть, - одними губами ответил ему Алагос.

- Но я ничего не слышу, - младший брат передернул плечами, осознав, что и сам едва выдыхает слова, и не понимая к чему эта безмолвная беседа. Но Алагос считал, что так вернее.

- И не услышишь. Он хорошо знаком с лесом, он сливается с тенями, его шаги утопают в шепоте листвы. Только я не для того обучался воинскому делу, чтобы не понять, что кто-то следит за мной.

- Алагос, - Келебросс возопил в полный голос, всплеснул руками и повернул брата лицом к себе. – Не уходи от разговора. Дай мне сказать тебе…

- Дома скажешь.

- Ты не собираешься домой…

- Не собирался. Но, видимо, придется.

- Не придется! Потому что теперь туда не собираюсь я.

От изумления старший брат не смог вымолвить ни слова. Ошарашенный он только смотрел на младшего, не веря его словам и боясь решимости, что горела в его глазах. Келебросс еще в Атолеме видел, как люди, стараясь собраться с мыслями, занимали свои руки, начинали бесцельно крутить что-то в пальцах. И сейчас Алагос, словно переняв их привычки, так же потянул из колчана стрелу и полностью сосредоточился на ее оперении. Он не говорил ни слова, просто внимательно изучал древко со стальным наконечником, будто впервые видел его. А потом достал лук, наложил стрелу и натянул тетиву, проверяя не подведет ли его верное оружие.

- Алагос, - с мольбой в голосе попытался привлечь его внимание Келебросс, но брат лишь повернулся к нему спиной.

Он снова натянул тетиву, сначала целясь в землю, но тут же подняв лук вверх.

- Выходи!

- Алагос!

- Выходи! Я знаю, что ты здесь. Так что выходи сам и взгляни мне в лицо, а не прячься позади меня…

К удивлению Келебросса кусты колыхнулись, и перед ними словно из теней соткался образ Орлифа.

- Лорд?

- Ты знаешь его?

- Да, он из подданных короля Воэдэи…

- Воэдэа, земля лесных эльфов, - протянул Алагос, опуская лук, но за спину его не убрал и стрелу в колчан не вернул. – Что же подданный ее короля делает на нашей земле? Неужели пожаловал предложить свою дружбу? Да только с такими целями по кустам не таятся! Что тебе надо, эльф?

- Я выполняю приказ моего короля.

- Приказ твоего короля? И в чем же он заключается?

- Я не обязан отчитываться перед тобой.

- Ты так считаешь? Тогда я вынужден задержать тебя и допросить…

- Алагос не надо. Он не хочет ничего плохого.

- Так пусть скажет, чего он хочет. Зачем тебя послал твой король?

Орлиф несколько мгновений сомневался, но понял, что другого выхода нет, и выдавил:

- Проследить, чтобы твой брат сдержал данное нам слово.

Алагос дернулся, как от удара. В глазах ванво полыхнул гнев.

– Как смеете вы, Изгнанники, хоть в чем-то подозревать нас?

Келебросс заметил, как при этих словах брата исказилось лицо Линтфеара, и постарался отвлечь Алагос от этеллеро.

- Алагос, прежде чем ты скажешь что-то еще, дай слово мне. Я хотел тебе сказать, что остаюсь жить у них.

Ванво расхохотался злым, чужим смехом, но быстро взял себя в руки и строго посмотрел на младшего брата.

- Это плохая шутка, Мелимо.

- Я не шучу.

- Где ты собираешься остаться? У них? У тех, кто не доверяет тебе? У этих лесных колдунов? Они следят за тобой, но забывают, что не мы – они сами прячутся от чужих глаз. Нам нечего скрывать. А они могут сказать то же самое о себе? – зло выпалил Раймо в лицо Линтфеару. – Что вы скрываете от остальных, Изгнанник? Какие тайны хранят ваши леса? Какое зло принесли вы с собой?

Келебросс успел лишь судорожно вздохнуть, когда Линтфеар одним ударом выбил лук и стрелу из рук ванво, и оба эльфа, сцепившись, покатились по земле.

- Алагос! Орлиф!

Но слова уже не могли остановить их, как было это не по силам и деревьям, на которые то и дело налетал клубок из двух тел. Ни Орлиф, ни Алагос не говорили ни слова, сберегая силы, чтобы вкладывать их в новые и новые удары, обрушиваемые на противника. Келебросс не знал, что делать. То ли бежать за поддержкой, то ли остаться здесь в надежде предотвратить смертоубийство своими силами. А уж когда подумал, что сделают люди его брата с Орлифом, если он позовет их, совсем перепугался. Но бой закончился быстро, хотя Келебросс, так не показалось. Каким бы хорошим воином не был Орлиф Линтфеар, гвардеец Императора, прошедший обучение и в лесах Аэваньи, и в городских условиях Атолема, оказался сильнее его. Да и вооружен лучше. Выиграв лишь одно мгновение, чтобы освободить руки и выдернуть из-под голенища сапога узкий, короткий нож, Алагос решил исход боя в свою пользу. Сидя на противнике так, что ногами удерживал его, не позволяя нанести удар, ванво приставил свое оружие к горлу Линтфеара.

- Алагос, оставь его. Слышишь? Или ты - не брат мне!

- Что ты такое говоришь? – воин даже не повернулся к Келеброссу.

- Если ты убьешь его, то и меня жизни лишишь. Он – брат моей жены.

Алагос поднялся на ноги. По его лицу трудно было понять, о чем он думает. Он переводил взор с поверженного эльфа на своего брата и молчал.

- Это я и хотел тебе сказать. Я не вернусь домой, потому что в лесу Воэдэи нашел себе другой. Тот, где я нужен, где меня ждут. Ты должен меня понять, - взмолился Келебросс. – И отпустить.

Брат лишь пожал плечами, словно ему было все равно, смахнул кровь, что капала ему на ресницы с рассеченной брови, и глухо промолвил.

- Ну, что ж. Будем, верить, что ты нашел свою семью.

- Алагос…

- Я люблю тебя, брат. И эта любовь никогда не позволит мне принудить тебя жить в соответствии с моими желаниями. Разве не это ты сказал мне недавно? Теперь я возвращаю тебе твои слова. Моя любовь слишком сильна, чтобы заставить тебя повернуть против твоего сердца и твоего Долга. Лишь об одном прошу тебя – не забыть, что по эту сторону границы у тебя тоже есть семья. И ей ты тоже нужен. Хотя бы иногда навещай нас.

Келебросс просто не мог подойти и обнять брата. Он находил себе тысячи оправданий, в глубине души его все равно терзали угрызения совести. Но он готов был заглушить их в своем сердце, сделаться глухим к ним, но не покинуть край, где полюбил и познал счастье.

- Алагос, - заговорил он быстро. – Я тоже попрошу тебя. Я не знаю, смею ли теперь просить о чем-то для себя, и не стану делать этого. Я прошу за нашего брата. Он остался в Атолеме и ждет, что я вернусь, чтобы поехать с ним домой. Пошли кого-нибудь туда с вестью для него, чтобы отправлялся без меня.

- Я позабочусь об этом! – тихо промолвил Алагос. – А теперь уходите. Оба!

Братьям было, что еще сказать друг другу, только слова предательски не шли. Келебросс помог подняться Орлифу, кивнул на прощанье брату и ушел, уводя с собой лесного эльфа. А Алагос остался стоять, впервые почувствовав горечь потери. Он винил и оправдывал брата, любил его и был разгневан. Ураган чувств бушевал в его сердце и лишь одно мог точно распознать он. Это была острая, режущая, словно нож, боль. Она уляжется уже через несколько дней, она оттает от сознания того, что брат обрел свое счастье. Но сейчас она безжалостно впивалась своими зубами и когтями в его душу.

- Почему ты не дал ему убить меня?

Они еще не пересекли границы Воэдэи. Но за всю дорогу Орлиф ни разу не посмотрел на Келебросса. Даже от помощи его отказался, едва Алагос скрылся из виду. Так и шел, прихрамывая, морщась, сопя и тяжело вздыхая, но один, гордо выпрямившись, насколько ему позволяли это ушибы и ссадины.

- Потому что это было бы неправильно. Потому что, если бы Алагос не считал, что защищает своего младшего брата, он никогда не стал бы драться там, где все можно решить словами. Но за это ты не можешь осудить его, ведь и ты мне грозил мечом, когда защищал свою сестру, а я тогда даже и не думал нападать. И ты… ты – брат Аргенино. Если бы ты погиб, для нее это было бы слишком тяжелым ударом. А я не позволю причинить ей боль никому - ни тебе, ни Алагосу.

- Твой брат – хороший воин.

- Он – один из лучших. Но… Ты оказался для него достойным противником.

Орлиф криво улыбнулся, поморщившись от боли, когда треснула корочка, запекшаяся на разбитых губах.

- Ты не говори об этой драке, ладно? Ни королю, ни сестре. Незачем им знать о том. Может, к моменту нашей следующей встречи, твой брат тоже поутихнет, так это и останется нашей тайной. А я… Сразу на глаза им постараюсь не попадаться, а дома травами подлечу. А там… Там и про овраг, который не заметил, придумать можно будет.

- Не слишком убедительно.

- Они не станут допытываться. И знаешь… Я тебе потом наш лес покажу. Ну так… Там ведь разные тропинки есть. Чуть зазеваешься, они в болото и заведут. А ты какой-то рассеянный…

- Спасибо, - улыбнулся воину в ответ Келебросс.

- Ты только не думай, что мы теперь с тобой друзья. Но ты ведь отныне мой младший родственник…

- Линтфеар, прошу тебя, помолчи.

- Ладно, Мелимо. Но, если что…

Келебросс закатил глаза, задумавшись что хуже: быть другом или врагом лесного воина.

Атолем, Империя

 - Нам пора собираться. Завтра мы отправляемся домой, - Вилин, весело улыбаясь, кинул на постель свой дорожный мешок и принялся укладывать в него вещи. Юный эльф безудержно радовался возвращению в Аэванью. Еще бы – там остались его родители, у которых он был единственным сыном, и покидать их надолго он считал зазорным. – Ты что? Лор, завтра некогда будет складывать все. У нас занятия, а почти сразу же после них, мы выезжаем.

Но друг словно не слышал его, не отрываясь, глядя в окно.

- Лор, - голос Вилина стал обеспокоенным.

- Он обещал приехать до окончания занятий.

- Кто? Алагос?

- Келебросс. Он сказал, что мы вместе поедем домой.

- Да, ну что ты? Мало ли что могло задержать его в пути.

- Чтобы ни задержало, а я останусь здесь до его возвращения.

- Что это за разговоры, маленький лорд? - Варимонасо появился словно из-под земли.

- Я останусь здесь до возвращения Келебросса, - упрямо мотнул головой Тириглор.

- И как ты собираешься сделать это? – Нинкуэнармо, тоже не усидел в стороне, поднялся в чердачное помещение, где поселили мальчишек, и сейчас смотрел на светловолосого эльфа пристальным, словно читающим из души как со страниц книги, взглядом.

- Мы попросим самого Императора, чтобы не отказал двум эльфам в крове на несколько дней, а мы за то будем помогать его мальчишкам в подготовке, - ответил за друга Вилин.

- Не говори глупостей, мальчик, - устало осадил его Нинкуэнармо. – Ну, кто пустит вас к Императору? Собирайся, - ласково хлопнул он по плечу Тириглора. – Так, значит, так. Останемся все вместе. Только не здесь, а в одном из столичных трактиров. Не пристало нам просить чьей-то милости, пусть даже Императора, или тем более его, если своими силами обойтись можем. Когда обустроимся, скажем здешним воинам, где искать нас, чтобы они передали эту весть Келеброссу, когда он вернется.

Когда он вернется… Сердце Тириглора кольнуло дурное предчувствие, словно холодок пробежал, заставив внутренне содрогнуться. «Вернется, обязательно вернется. Кто-кто, а Келебросс не бросит семью, не оставит брата. Чтобы не поджидало его на пути к Алагосу и обратно, он вернется», - убеждал себя юный эльф. А кто-то маленький и злой, засевший внутри, твердил ему, что не бывать этому.

Тириглор сидел один подле окна. Нинкуэнармо, Варимонасо и Вилин спустились в нижний зал на ужин. Они и его звали с собой, да только кусок в горло шел. С каждым часом ожидания становилось все тревожнее и тревожнее. Тириглор знал, чувствовал, что брат жив, и тем невыносимее было ждать, терзаясь догадками, что могло так сильно задержать его. Но сегодня его терпение оказалось возблагодарено. В алых лучах заходящего солнца по дороге к трактиру ехал всадник. По манере держаться в седле, по длинным развивающимся за спиной волосам Тириглор сразу же безошибочно определил эльфа. Он даже не стал дожидаться, пока тот подъедет ближе, чтобы рассмотреть его – подорвался и, хлопнув дверью, бросился вниз. Тириглор успел пробежать по длинному коридору и спуститься по лестнице за несколько мгновений до того, как наездник вошел в зал, и их взгляды встретились.

Пошли кого-нибудь туда с вестью для него, чтобы отправлялся без меня. Алагос колебался недолго, прежде чем принять решение. Он никого не стал отправлять в Атолем. Он поехал сам. Долг брата пересилил Долг воина. Если Тириглор и должен был от кого-то узнать, что Келебросс не поедет с ним домой, что вообще не собирается возвращаться туда, то не от чужого человека – холодного и равнодушного к чувствам мальчика. Остальное было делом нескольких минут – собрать необходимое в дорогу, отдать нужные распоряжения, оседлать коня и помчаться к столице, придумывая на ходу, что сказать брату. Не придумалось… Не было слов. Те, что были – совсем не годились. Алагос вдруг понял, что все еще гневается на Келебросса. Разум говорит – прими и оставь, как случилось, а сердце противится, что есть мочи. И голос рассудка стихает подавленный грохочущей лавиной, бушующей в душе. Но нельзя ей позволить обрушиться на младшего. А ровные, добрые слова так и не нашлись ни за время в пути, ни за тот жалкий час, что понадобился, чтобы выяснить, где сейчас его брат, отдать свою лошадь, взять свежую и добраться до трактира. И вот сейчас, глядя в большие печальные глаза младшего, Алагос тщился найти нужное слово, но не мог.

- А Келебросс? – выдохнул Тириглор вместо приветствия.

- Тебе придется возвращаться без него, - отрезал старший.

Ох, не то и не так должен был он сказать. Но Алагос уже чувствовал, как все закипает в груди: один оболтус бросил дом, ради лесной эльфийки, поддавшись ее колдовским чарам, а второй теперь ждет ответов от Алагоса, словно это ему взбрела в голову такая блажь. Тириглор подался назад под его горящим взором, почувствовав гнев и ярость, клокочущие в нем. Желание задавать вопросы сразу же исчезло. Он лишь коротко пожал плечами.

- Я понял. Предупрежу остальных, и мы возвращаемся домой. Что-нибудь передать родным?

Алагосу стало нестерпимо стыдно. Перед ним стоял ни в чем не повинный мальчик, который сейчас должен был чувствовать себя одиноким и потерянным. А он – старший брат – вместо того, чтобы утешить и поддержать, отгородился ледяной стеной из обвинений, адресованных вовсе даже не ему. Гнев сразу же исчез, и вновь в груди всколыхнулась боль. Похоже, она и не думала затихать, просто, когда становилась совсем невыносимой, пряталась за яростью. Алагос горько улыбнулся.

- Пойдем. Не станем привлекать внимания к себе. Да и не хочу я говорить на глазах у них у всех.

Тириглор словно лишь сейчас заметил, что они с братом в помещении не одни. И как бы не был тих их разговор, а два стоящих друг против друга эльфа среди просторного зала неизменно привлекают к себе внимание. Так и не разогнав туман, что закружился в голове после слов брата, он позволил Алагосу взять себя под руку и вывести во двор.

На улице старший брат нашел низкую лавочку под старым раскидистым дубом, усадил на нее Тириглора и сам опустился рядом. Руки младшего из своей ладони так и не выпустил – то ли его успокаивал, то ли сам за нее держался, как за соломинку.

- Уже почти стемнело. Сегодня вы все равно никуда не поедете. Да и я… не поеду.

Усталость навалилась как-то сразу, придавив словно камнем. Ему стало безразлично, что там, на границах, его отряд остался без своего командира. Он не хотел возвращаться туда. Вовсе не из страха, что не хватит сил на дорогу назад – ему было не привыкать к дальним верховым походам, иногда затягивающимся на месяцы. Он просто не хотел возвращаться туда, где все будут с сочувствием взирать на него, на самом деле испытывая лишь недоумение. Разве могли понять смертные, что это такое разлучиться с тем, кто столетиями был рядом. Разве могли они вообще понять, как можно любить столь сильно, что, теряя, лишаешься не брата – самого себя. Не способные к таким чувствам, они отпускают своих родных, лишь изредка вспоминая их, в то время, как эльфы обречены быть с любимыми душой, даже когда их разделяют мили и века. Людям не понять этого. Но мальчик, сидящий рядом, понимал и чувствовал то же самое. Иногда боль бывает так велика, что не хочется ни с кем разделить ее, кажется, что, сгорев внутри тебя, она быстрее исчезнет. Но так только кажется. Братья молча смотрели, как отгорал день, и небо затягивалось темной в черноту синью. Алагос не сдержался, притянул брата к себе.

- Поговори, малыш. Скажи, что у нас нет души, сердца, что мы жестоки и безжалостны, что не имели никакого права так поступать с вами… Скажи, не держи в себе. Вот увидишь – станет легче.

- Ой, ли? Разве тебе легче? Почему он не вернулся?

- Он…, - Алагос горько улыбнулся, наконец приняв простой ответ. – Он там нашел свой Долг.

- Тогда мы не вправе винить его. Ведь вы, ты и старшие, сделали то же самое. А однажды это предстоит и мне.

- Да, малыш. Ты это понял быстрее меня. Мне оказалось нелегко понять, что Долг не для всех един, что у каждого он свой, но его надо исполнять с честью, каким бы он ни оказался. А наша воля в его выборе призрачна, как этот туман. Кажется настолько осязаемой, что можно дотронуться. А на деле – лишь дымка, что растает с лучами солнца.

- А все равно горько…

- Все равно…, - эхом отозвался Алагос. – Да только не о чем нам печалиться, мой мальчик. Там, в чужих землях, наш брат нашел не только свое счастье, но и самого себя. Его удел – крепкая семья, нуждающаяся в нем, тепло и домашний уют. Мы можем любить его, нуждаться в нем, но не больше. Наш дом… Был ли он когда-нибудь домом? Нас шестеро детей. Но разве мы росли вместе? Когда рождались одни, другие уже становились слишком взрослыми и были слишком заняты то поиском себя, то исполнением найденного Долга. И Келебросс болезненнее всех нас принимал такой разлад. Там для него все будет иначе. Там будет своя семья, свои дети и хотя бы возможность удержать всех рядом с собой.

- А мы, Алагос? С нами что будет? Так и разлетимся, как павшие листья, подхваченные ветром?

- Скорее, как птицы. Одних наступающая зима гонит в теплые края раньше, а жара заманивает дальше. Другие дольше остаются на одном месте, да и улетают недалеко. Третьи же и вовсе не покидают дома, не взирая на холода. Но когда приходит весна, они опять собираются в облюбованном лесу. Скоро и в наш дом придет весна, обещаю тебе.

- Хорошо бы… Ты, правда, не поедешь сейчас назад?

- Не поеду.

- Тогда посиди со мной. Еще хоть немного.

- Хоть до самого утра, - ласково усмехнулся Алагос, растрепав золотые волосы брата. – Да! Нинкуэнармо говорил, что ты хорошо владеешь оружием. Не хочешь показать?

- Прямо здесь? – Тириглор недоверчиво оглянулся. – Думаешь, людям понравится, если среди ночи кто-то будет громыхать железом под их окнами.

- Думаю, нет, - рассмеялся его брат. – Тогда просто посидим и поговорим. Хочешь?

- Хочу!

Настоящее время

Осень

Осеннее небо роняло тяжелые дождевые капли. Они торопливо стучали по крышам и тихонько разговаривали с деревьями. Тонкие ветви недовольно стряхивали с себя воду, а изумрудные листочки, уже подернутые золотой и багряной каймой, весело перешептывались между собой, красуясь новыми нарядами. Ненастная погода обрушилась на срединные земли Эталиэна внезапно. Только что было ясное небо, и тут же небеса разрыдались, оплакивая отгоревшее лето хрустальными слезами. Многих эта скорбь природы загнала под крыши. Но были и те, кто в силу разных обстоятельств не смог найти приюта и оказался во власти стихии. Да только некоторые из них не сильно сожалели об этом.

Два эльфа остановились переждать непогоду под сенью лесных древ. По правде говоря, лишь один из них стоял в тени ветвей и листвы, успокаивая двух вымокших лошадей. Не самое надежное укрытие от дождя. Хрустальные капли, отливающие серебром, скатывались с цветистого лиственного свода и запускали свои цепкие пальчики за ворот эльфийского одеяния и в лошадиные гривы. Но все же путник здесь был куда более сухим, чем его попутчик, остановившийся посреди небольшой полянки, запрокинув голову к небу, подставив дождю лицо, по которому тонкие струи прочерчивали водяные дорожки, стекая на одежду.

- Иди сюда! – рассмеялся тот, что был с лошадьми. – Вымокнешь.

- Уже! – в тон ему ответил второй, ни мало не страшась ни дождя, ни прохладного ветра – напротив получая от этого удовольствие.

- Ты хоть представляешь, как мы будем выглядеть перед нашей свитой, когда вернемся?

- Ты думаешь, они от нас ждут чего-то иного?

- Нет. Просто пытаюсь помнить, что мы все же сыновья правителя эльфийских земель, даже когда все позабыли о том.

Брат ничего не ответил. Только рассмеялся. Весело, заразительно.

Юный эльф, по виду не старше пятнадцати-шестнадцатилетнего мальчишки из рода людей, сидел в сарае на невысоком, приземистом бочонке. Рядом на тюке сена примостилась эльфийская девочка, жавшаяся к его ногам. Они не разговаривали. Просто смотрели на буйство непогоды, испытывая то ли неувядающий восторг, неизменно вызываемый ничем не сдерживаемыми силами природы, то ли смертную тоску по весне.

Высокий подтянутый ванво каменной статуей замер на городской стене, пристальным взором пронзая дождевую завесу. Он не шелохнулся, даже когда яростный ветер распахнул его плащ, тяжелыми мокрыми крыльями забившийся за спиной. По волосам и лицу стекала вода, но даже она не могла остудить огня в его груди. Огня, что разожгли в его душе воспоминания. О таком же сильном ливне, дворце, принадлежащем его отцу, уютным покоям на втором этаже, приоткрытому окну, к стеклу которого прижалась маленькая, детская ладошка… Как же давно это было. Как этого не хватает ныне.